вокруг штопки.
Во главе со сверкающим орлом на головном уборе Себастьяна, колонной по одному, они двинулись маршем мимо одиноко стоявшей на веранде грузной фигуры Флинна. На призыв Мохаммеда салютовать последовал энергичный, но нестройный ответ. Запутавшись в шпорах, Себастьян с трудом сохранил равновесие и доблестно проследовал дальше.
Прикрывая рукой глаза от ярких солнечных лучей, Флинн провожал взглядом маленькую колонну «бойцов», направлявшуюся долиной к Рувуме.
— Очень надеюсь, что на этот раз он ничего не испортит, — вслух произнес он без особой убежденности в голосе.
23
Как только бунгало скрылось из виду, Себастьян остановил свой «отряд». Усевшись в сторонке, он со вздохом облегчения снял с головы тяжелый металлический шлем, сменив его плетеным сомбреро, и стащил с уже ноющих ног сапоги со шпорами, нацепив вместо них кожаные сандалии. Протянув снятые предметы обмундирования своему личному носильщику, он поднялся и, старательно воспроизводя выученное на суахили, отдал приказ следовать дальше.
Мили через три пути по долине тропу пересекала речушка-ручей с крошечным водопадом. Это было тенистое место, где ветви деревьев тянулись друг к другу через узкий водный поток. Чистая прозрачная вода журчала и бурлила среди нагромождения покрытых лишайником валунов и затем белым кружевом в лучах солнца срывалась вниз с черного обрыва.
Остановившись на берегу, Себастьян пропустил группу вперед. Наблюдая за тем, как они, прыгая с валуна на валун и без труда балансируя со своим грузом, выбирались на дальний берег и скрывались в густом прибрежном кустарнике, он слушал их голоса, стихавшие по мере удаления. Он вдруг оказался в грустном одиночестве.
Инстинктивно обернувшись, Себастьян бросил взгляд на уходящую в сторону Лалапанзи долину, и внутренняя пустота усилила ощущение потерянности. Вспыхнувшее желание вернуться было настолько сильным, что Себастьян даже успел сделать по тропинке шаг назад, но затем опомнился.
Он продолжал стоять в нерешительности. Приглушенные густой растительностью, ленивым жужжанием насекомых, шелестом ветра в верхушках деревьев и журчанием падающей воды, голоса его людей были уже едва слышны.
Сзади раздался легкий шорох, и он тут же обернулся. Роза стояла возле него, падавшие на нее сквозь листву золотистые солнечные лучи придавали появлению девушки нечто сказочное.
— Я хотела подарить тебе что-нибудь на память, — нежно произнесла она. — Но так ничего и не придумала. — Сделав шаг вперед, она потянулась к нему и поцеловала.
24
Себастьян Олдсмит переправлялся через Рувуму в состоянии мечтательного благодушия по отношению ко всему человечеству.
В связи с этим Мохаммед был серьезно обеспокоен. Он заподозрил, что у Себастьяна мог начаться рецидив малярии, и внимательно следил за появлением новых симптомов.
Когда возглавлявший колонну аскари и носильщиков Мохаммед добрался до места переправы через Рувуму, он еще не знал, что Себастьян потерялся. Взяв с собой двух вооруженных аскари, он в жутком отчаянии поспешил сквозь колючий кустарник и обломки скал назад по тропе, уже готовый в любой момент наткнуться на львиный прайд, рычащий возле недоеденных останков Себастьяна. Они дошли почти до водопада и тут увидели Себастьяна, легким шагом бредущего им навстречу с выражением бесконечно счастливой отрешенности, озарявшей классические черты его лица. Его роскошная форма была слегка помята, на коленях и локтях красовались свежие зеленые травяные пятна, а к дорогой ткани пристали опавшие листья и травинки. Исходя из этого Мохаммед сделал вывод, что Себастьян либо упал, либо прилег из-за плохого самочувствия.
— Манали! — встревоженно воскликнул Мохаммед. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Лучше не придумаешь — в жизни не чувствовал себя лучше, — заверил его Себастьян.
— Ты где-то валялся, — с упреком заметил Мохаммед.
— Плевать! — во флинновской манере отозвался Себастьян. — Говори, что хочешь! — И он благодушно так шлепнул Мохаммеда ладонью промеж лопаток, что тот чуть не рухнул наземь. После этого Себастьян не обронил ни слова, однако то и дело улыбался и удивленно мотал головой. Мохаммед был встревожен не на шутку.
Переправившись через Рувуму в позаимствованных каноэ, они остановились на ночлег на противоположном берегу. Мохаммед дважды за ночь просыпался и подползал к Себастьяну, чтобы проверить его состояние. Каждый раз он обнаруживал, что Себастьян крепко спал с легкой, едва заметной в серебристом лунном свете улыбкой на губах.
На следующее утро Мохаммед, остановив колонну в густой зелени, прошел в ее конец поговорить с Себастьяном.
— Там — деревня Мтопо, — сказал он, указывая вперед. — Уже виден дым костров.
От дыма над деревьями была заметна сероватая пелена, слабо донеслось собачье тявканье.
— Хорошо. Идем. — Водрузив на голову шлем, Себастьян стал натягивать сапоги.
— Сначала я отправлю аскари окружить деревню.
— Зачем? — удивился Себастьян.
— Иначе к нашему приходу там никого не будет. — Будучи на службе в германской армии, Мохаммед участвовал в кампаниях по сбору налогов.
— Ну, если ты считаешь, что так надо… — усомнился Себастьян.
Полчаса спустя Себастьян в комичном виде германского офицера ввалился в деревню Мтопо и был весьма удручен оказанным ему там приемом. Его появление ознаменовал безобразный хор, в который слились стенания двух сотен людей. Некоторые стояли на коленях, но все как один заламывали руки, терзали грудь и разными прочими способами демонстрировали крайнее отчаяние. В дальнем конце деревни под присмотром Мохаммеда и двух аскари ждал вождь.
Он оказался стариком с шапочкой густой седины на голове и изможденным телом, покрытым сухой, словно пергамент, кожей. Один глаз блестел, пораженный тропической офтальмией, а сам он определенно находился в состоянии крайнего возбуждения.
— Я падаю и ползаю ниц перед тобой, прекрасный и милосердный господин, — поприветствовал он Себастьяна и распластался перед ним в пыли.
— Ну, так-то уж, пожалуй, не стоит, — пробормотал Себастьян.
— Я и жители моей бедной деревни приветствуют тебя, — жалобно заскулил Мтопо, горько сетуя, что был застигнут врасплох. Он никак не ожидал сбора налогов в ближайшие пару месяцев и совсем не позаботился о том, чтобы должным образом прибрать свои богатства. У него в хижине были зарыты тысяча серебряных португальских эскудо и примерно вполовину меньшее количество дойчмарок. Торговля вяленой рыбой, выловленной его рыбаками в Рувуме, шла довольно бойко и являлась выгодным промыслом.
Горестно поднявшись на старые колени, он подал знак двоим из своих жен принести скамеечки и калебасы с пальмовым вином.
— Этот год был полон напастей, эпидемий и голода, — начал Мтопо заготовленную речь, после того как Себастьян, усевшись, немного пришел в себя. Она заняла около пятнадцати минут, и скромных познаний Себастьяна в суахили вполне хватило, чтобы понять, о чем тот говорил. Он был растроган до глубины души. Под воздействием пальмового вина и вследствие этого более эмоционального восприятия действительности
