украшена убором из перьев и меха, но сейчас он лежал рядом с алтарем. Перья цапли были синими и блестящими, словно их выщипали буквально вчера.
Возможно, умышленно, но скорее всего случайно, тело короля разместили прямо под тем местом, где с потолка капала вода. Прямо на их глазах несколько капель упали на лоб короля и потекли по щекам, как слезы. Миллионы миллионов капель уже упали на него, и каждая оставила несколько частичек сверкающего кальция на его мумифицированной голове.
Лобенгула превратился в камень, его голова была покрыта полупрозрачным шлемом, словно заплыла свечным воском. Вода стекала вниз и заполнила глазницы сверкающими кристалликами, она скрыла морщины на его губах и выровняла линию подбородка. Эта каменная маска улыбалась им знаменитой белозубой улыбкой Лобенгулы.
Король казался сверхъестественным и ужасающим. Сара взвизгнула от суеверного страха и прижалась к Сэлли-Энн, которая с не меньшим жаром ответила на объятие. Крейг направил луч фонаря на эту вселявшую благоговейный трепет голову и сразу же опустил его.
На каменном алтаре перед Лобенгулой он увидел пять темных предметов. Четыре горшка для пива, вылепленных вручную из глины и украшенных традиционным ромбическим узором. Горлышко каждого горшка было закрыто мембраной, сделанной из мочевого пузыря козла. Пятым предметом была сумка, сделанная из шкуры неродившегося детеныша зебры, сшитая жилами животных.
– Сэм, ты… – начал было Крейг и потерял голос. Он прокашлялся и начал снова: – Ты – его потомок. Только ты имеешь право к чему-нибудь здесь прикасаться.
Тунгата по-прежнему стоял на одном колене и ничего не ответил. Он смотрел прямо на голову короля и одними губами молился. «Кому? – подумал Крейг. – Христианскому Богу или духам предков?»
Тишину в пещере нарушал только стук зубов Сэлли-Энн. Крейг обнял обеих девушек, и те с благодарностью прижались к нему, дрожа от холода и благоговейного страха.
Тунгата медленно поднялся на ноги и шагнул к каменному алтарю.
– Я вижу тебя, великий Лобенгула, – сказал он громко. – Я, Самсон Кумало, твоего тотема и твоей крови, приветствую тебя через года! – Он назвал себя племенным именем, заявляя о своем происхождении, и продолжил тихим, но ровным голосом:
– Если я – тот детеныш леопарда, что упомянут в твоем пророчестве, прошу твоего благословения, о король. Если нет, порази мою оскверняющую руку, пусть она отсохнет, как только коснется сокровищ династии Машобане.
Он медленно вытянул руку и коснулся ладонью одного из черных глиняных горшков.
Крейг почувствовал, что невольно затаил дыхание, ожидая непонятно чего. Возможно, того, что давно умерший король заговорит, или один из сталактитов обрушится с потолка, или того, что их всех поразит молния.
Тишина затянулась, и Тунгата дотронулся до горшка второй рукой, потом поднял его, словно салютуя телу короля.
Раздался резкий треск. Дно отвалилось от горшка, и из него хлынул поток радужного света, по сравнению с которым даже кристаллические стены пещеры казались блеклыми и неинтересными. Алмазы посыпались на алтарь, отскакивая друг от друга и от каменных плит, и замерли пирамидой, сверкая как угли в костре.
– Не могу поверить, что это алмазы, – прошептала Сэлли-Энн. – Они выглядят как камешки, красивые и блестящие, но камешки.
Они пересыпали содержимое четырех горшков и сумки из шкуры зебры в брезентовый мешок и оставили пустые горшки рядом с мумией короля, а сами удалились, чтобы не беспокоить его, к входу в тоннель.
– Во-первых, – заметил Крейг, – легенда не соответствует фактам. Емкость этих горшков, скорее, пинта, а не галлон.
– Тем не менее пять пинт алмазов – это лучше, чем тычок в глаз рогом носорога, – возразил Тунгата.
Им удалось развести небольшой костер из обломков лестницы. Они сели на корточки вокруг него, и от их мокрой одежды повалил пар.
– Если это алмазы, – все еще сомневалась Сэлли-Энн.
– Это алмазы, – сказал Крейг. – До единого. Смотрите!
Крейг взял один из камней с острой как нож гранью и провел им по стеклу лампы. Раздался резкий, неприятный скрежет, и на стекле осталась глубокая царапина.
– Вот вам доказательство. Это алмаз.
– Такой большой! – Сара выбрала камень поменьше. – Даже самый маленький больше фаланги моего пальца.
– Рабочие выбирали самые крупные камни, которые можно было увидеть при первой промывке, – объяснил Крейг. – Не забывайте, камни теряют не меньше шестидесяти процентов массы при огранке и полировке. Этот в результате будет не больше горошины.
– Цвета, – пробормотал Тунгата. – Сколько оттенков.
Были полупрозрачные камни лимонного цвета, камни цвета янтаря или коньяка, всех оттенков, но были и совсем неокрашенные камни, прозрачные, как вода в горных потоках, грани которых сверкали даже в тусклом свете костра.
– Посмотрите на этот.
Камень, который выбрала Сэлли-Энн, был темного синевато-лилового цвета, как воды Мозамбикского течения, пронзенные лучами полуденного солнца.
– А этот! – Камень был алым, как брызнувшая из артерии кровь.
– И вот этот! – Зеленый, невероятно красивый камень, меняющий окраску при каждом колебании света.
Сэлли-Энн разложила окрашенные алмазы перед собой.
– Как они красивы. – Она стала сортировать камни, откладывая алмазы всех оттенков желтого цвета в одну сторону, а всех оттенков красного – в другую.
– Существуют алмазы всех основных цветов. Ему словно нравится имитировать цвета, принадлежащие другим драгоценным камням. – Крейг протянул руки к костру. – К тому же кристаллы могут иметь практически любую форму от куба до октаэдра или додекаэдра.
– Вот это да! – с легкой издевкой произнесла Сэлли-Энн. – А что такое октаэдр, скажи на милость?
– Две пирамиды с треугольными сторонами и общим основанием.
– Вау! А додекаэдр?
– Два ромбоэдра с общими гранями.
– Почему ты так много знаешь?
– Я ведь писал книгу, не забыла? – Крейг улыбнулся. – Половина книги была посвящена Родсу, Кимберли и алмазам.
– Все, достаточно, – сдалась Сэлли-Энн.
– Совсем нет. – Крейг покачал головой. – Я могу продолжить. Алмаз является практически идеальным отражателем света, в этом его превосходит только хромат свинца, и только хризолит лучше алмаза рассеивает свет. Но ни один из камней не может сравниться с алмазом, если одновременно учитывать его способности отражать, рассеивать и преломлять свет.
– Замолчи! – приказала Сэлли-Энн, но ее заинтересованный взгляд говорил об обратном, и Крейг продолжил:
– Его блеск не подвержен влиянию времени, хотя раньше люди не умели гранить алмаз, чтобы раскрыть его подлинное великолепие. По этой причине римляне более высоко ценили жемчуг, и даже первые ювелиры в Индии лишь немного отполировали естественные грани «Кох-и-Нора». Они пришли бы в ужас, если бы узнали, что современные огранщики уменьшили массу этого камня с семисот карат всего до ста шести.
– А семьсот карат – это много? – спросила Сэлли-Энн.
Крейг выбрал один из камней, разложенных Сэлли-Энн, размером с мяч для гольфа.
– В этом камне приблизительно триста карат. Из него может получиться апаргон, то есть бриллиант чистой воды более ста карат. Потом люди дадут ему имя, похожее, скажем, на «Великий Могол», «Шах» или
