так и люди, лошади и повозки. Мы Вас особенно увещеваем и советуем Вам приказать самым положительным и ясным образом всем шведам и другим, находящимся при Вас людям, не производить никаких беспорядков и никаких действий, которые прямо или косвенно могут повлечь нарушения этого мира и дружбы.
Вы этим сохраните Наше благоволение, значительные и частые знаки которого Мы постараемся Вам дать при первом представившемся случае. Наши войска, назначенные для сопровождения Вас, получат приказания, соответственно Нашим намерениям.
Итак, через два с половиной года пребывания в Турции Карл вернулся к тому положению дел, какое существовало осенью 1709 года. Но это не смутило его.
Король ответил султану, что считает его величество слишком справедливым, чтобы отправить его с простым конвоем в страну, наполненную царскими войсками (Петр вопреки договору не только не вывел войска из Польши, но и ввел туда новые).
Султан, запертый в гареме с женщинами и евнухами и смотревший на все глазами селяхдара и великого визиря, был удивлен тем, что ему ничего не сказали про нарушение Прутского договора, и отправил в Польшу своих чиновников разведать, правда ли, что там находятся русские. Те возвратились и доложили, что так оно и есть. Разгневанный Ахмет приказал посадить русского посла в Семибашенный замок. Вновь была объявлена война против царя, подняты бунчуки, паши получили распоряжение вести к Дунаю 200-тысячную армию. Сам султан выехал в Адрианополь (Эдирне). Здесь ему представилось посольство от Августа II и Речи Посполитой – мазовецкий воевода с 300 человек свиты. Все они были арестованы и посажены в тюрьму. Казалось, Карл одним письмом вернул себе утраченное влияние.
Но селяхдар, благополучно переживший султанский гнев, хотел не воевать за азовские и молдавские степи, а отнять у Венеции Морею[82] и стать хозяином Венгрии. Для этих целей ему был необходим царь и совсем не был нужен Карл. Кёмюрджю открыто говорил, что следует выслать не только шведского короля, но и всех христианских послов в Стамбуле, которые являются, по сути, почетными шпионами, и что Турция нуждается лишь в торговых консулах, а не в посланниках. Почти все высшие чиновники Порты были ставленниками селяхдара, поэтому едва турецкое войско собралось в поход, во дворце послышались голоса, призывающие к миру.
Русский посол после долгих переговоров обещал, что царь отзовет свои войска из Польши. Главным камнем преткновения опять стал вопрос об отъезде Карла. Султан опасался возможного захвата короля по дороге в Швецию, если турецкий конвой будет слишком малочислен, и требовал гарантий. Русский и польский послы поклялись именем своих государей соблюдать безопасность проезда короля по Польше, но в свою очередь потребовали от Карла клятвы, что он не будет возбуждать в Польше беспорядков.
Измаил-паша отправился в Варницы и оповестил Карла о решении Порты, внушая ему при этом, что не следует медлить с отъездом. Карл невозмутимо ответил, что султан обещал ему войско, а не конвой и что монарх должен держать слово. Сераскир настаивал на том, что все обещания султана выполнены. Тогда Карл заявил ему, что не может уехать, не уплатив долги (хотя шведам вернули прежний таим, но расточительность Карла постоянно вынуждала Гротгузена занимать деньги у ростовщиков). Сераскир поинтересовался суммой долга. Карл ответил наудачу: 1000 кошельков золота (около 600000 далеров).
Измаил-паша доложил султану о своем разговоре. В ответ он получил письмо Ахмета:
«Цель этого высочайшего письма сообщить Вам, что по Вашей просьбе и представлению и по просьбе нашего высокородного Девлет-Гирея, хана при Нашей Высокой Порте, Наше Величество даровало тысячу кошельков шведскому королю, которые будут посланы в Бендеры под конвоем и охраной именитого Мехмета-паши для сохранения Вами до отъезда шведского короля, Бог да направит его шаги; тогда они должны быть ему выданы с прибавкой двухсот кошельков в знак Нашей щедрости, превышающей его просьбу.
Что же касается дороги через Польшу, по которой он решил ехать, то Вы оба, хан и Вы, которые должны его сопровождать, позаботьтесь принять столь благоразумные меры предосторожности, чтобы во время Вашего переезда войска, находящиеся под Вашей командой, и люди шведского короля не причинили никакого убытка и не сделали бы ничего такого, что могло бы быть истолковано как нарушение мира, существующего между Нашей Высокой Портой и Речью Посполитой; так что пусть король проезжает, как друг, под Нашим покровительством.
Ибо, ведя себя так, как Вы именно посоветуете ему, он получит все почести и уважение, должное Его Величеству, со стороны поляков, в чем нас уверили посланники короля Августа и республики, предлагая даже при этом условии себя, так же как и некоторых других благородных поляков, если Мы этого потребуем, заложниками в безопасности его проезда.
Когда настанет время отъезда, относительно которого Вы сговоритесь с высокородным Девлет-Гиреем, Вы станете во главе Ваших храбрых солдат, между которыми будут и татары во главе со своим ханом, и будете сопровождать шведского короля с его людьми.
Да направит Единый Всемогущий Бог Ваши и их шаги. Азлоский паша останется охранять Бендеры во время Вашего отсутствия с отрядом спаги[83] и янычар. Следуя всем Нашим приказаниям и предначертаниям во всех этих пунктах и статьях, Вы станете достойным продолжения Наших милостей, равно как похвал и наград, следуемых тем, кто исполняет наши приказания».
Как только Измаил-паша известил Карла о содержании султанского письма, к нему явился Гротгузен и потребовал обещанные 1000 кошельков, ссылаясь на то, что иначе шведы не смогут приготовить экипажи для отъезда.
– Но ведь мы возьмем на себя все расходы по вашему отъезду, – возразил сераскир. – Вашему государю нечего тратить, пока он находится под покровительством султана.
– Существует такая разница между турецкими и европейскими экипажами, что нам придется обратиться к шведским и польским каретникам, – пояснил Гротгузен и уверил, что Карл готов уехать и что получение денег ускорит отъезд.
Измаил-паша, поколебавшись, поверил Гротгузену и с одобрения хана отдал ему 1200 кошельков. Через несколько дней он приехал в шведский лагерь и самым почтительным образом спросил короля о дне отъезда.
– Я не готов к отъезду, и мне нужна еще тысяча кошельков, – был ответ (полученной Гротгузеном суммы в самом деле не хватило на то, чтобы покрыть все долги короля, но, скорее всего, Карл просто искал повода остаться, не замечая унизительности своего положения).
Сераскир потерял дар речи. Постояв у окна, он сказал со слезами:
