Орды, сейчас же – неполных шесть сотен. Да и то, чуть ли не каждый второй взят недавно из остатков разных тысяч. Чёрный тумен, гроза врагов монгольской империи, фактически прекратил своё существование после того огненного ада, который им устроили нынешние союзники. Ранее их именовали кратко: светлые, подразумевая самое тёмное, что только можно помыслить. Теперь же длинно и уважительно: Армия Святополка Третьего, или Вторая Земная Армия.
Эх, скрипнул зубами темник, что для чёрной бездны и звёздных россыпей какие-то там воспоминания отдельных человечков о былом! Конечно же, в той бойне, что тут затеялась и всё больше разгорается – Чёрный тумен только горсть песчинок, не больше… Темник понимал умом необходимость объединения всех земных отрядов, каждый из которых, в своё время, был обманут демонами. Но только лишь умом… Душа безмолвствовала, а под пеплом нестерпимо жгли жаркие угли.
Не стало Великого. А сейчас вот осознал Хасанбек, что и верного темника тоже – НЕТ больше. Надломилось в нём что-то. Оборвалось внутри. Остался он там, на огненном поле – смотреть на живой горящий факел, на своего Повелителя, огнём и дымом уходящего в вечность… в истинный Вечный Поход!..
…Анда резко окликнул темника, и тот вернулся в реальный мир.
– Хасан, смотри! – Аль Эксей показывал на темнеющую слева от основного маршрута движения полоску. В ней различались крупные всплески – отдельно стоящие высотные здания и башни.
Город! Хасанбек сузил глаза, напрягая зрение. Цепким взглядом различил скопища шевелящихся точек, словно у входа в муравейник. Демоны!
Встретился глазами с андой. Приподнял вопросительно бровь.
– Давай, Хасан… С марша в бой. Только без боевых кличей, молча. И без резни. Сегодня пленных БРАТЬ! Сгоняй в общее стадо, там разберёмся.
Тёмник молча кивнул и, разворачивая коня влево, подал условный знак командиру Отряда багатуров. Плотная колонна панцирных всадников, слаженно перестраиваясь из походной колонны в несколько плотных шеренг, двинулась за ним. Следом потянулись две тысячи, составленные из остатков разбитого тумена, образовали собой вторую волну будущего наступления и принялись настигать ушедших вперёд багатуров.
Две лавы монгольских всадников мчались на распластавшийся под закатным небом город.
Молча. По-волчьи. Притягивая к себе, на скаку, взглядом удава эту подрагивающую шевелящуюся тушу.
И город огромным кроликом покорно приближался, не в силах сопротивляться…
– Ильм, только не подумай, что отнимаю у твоего подразделения хлеб, – Дымов повернулся к командиру штурмовой группы. – А тем более, не думай, что использую монголов и своего побратима вместо буфера или живого мяса. Это нужно для них самих. Для самого Хасанбека… в первую очередь. – И, помолчав, добавил: – А через пятнадцать минут после их атаки… когда они выдохнутся. Ударишь ты.
Ушло, видать, то время, когда наши войска с первого натиска проходили вражеские города, как раскалённый нож по маслу. Стремительный натиск монгольских всадников закончился там же, в предместье. Первая неожиданность, которая их встретила – несколько линий самых настоящих противотанковых заграждений! «Ежи» из металлических брусов. «Путанка» проволоки между ними. И рвы… Неглубокие, но реальные! Такое впечатление, что здесь установили декорации для съёмок какого-то крупнобюджетного фильма с сюжетом из земной истории. Должно быть, так оно и вышло – с той лишь разницей, что не для фильма, а именно «из земной истории». Однако, декорации были донельзя убедительными! Они сумели остановить неистовый натиск конницы. Они сохранили многие-многие жизни горожан, что в панике стягивались в центр города, к спасительным подземным коммуникациям.
Гвардейцы Хасанбека, спустя время, конечно же, прорвали этот безмолвный заслон. Но тут же попали под обстрел нескольких подразделений локосианской пехоты. Враг встретил их смешанным огнём стрелкового оружия и боевых излучателей…
Я ПОЧУВСТВОВАЛ СРАЗУ. Вскинулось что-то внутри меня, вздыбилось… и тут же оборвалось. Мне вдруг показалось, что внутри меня сидел, сидел большой пушистый зверь, а сейчас выпрыгнул…
Резко вскочил на лапы и стремглав выскочил прочь, устремился на чей-то зов.
Мне померещился жуткий утробный вой, которым он оглашал окрестности на бегу. И чувство чего-то непоправимого вошло в меня и уже не покинуло.
…и наполнила меня жуткая тоска…
Когда пехотинцы Ильма, залившие огнём предместье, ринулись вглубь города, я со своими неизменными спутниками – Серой Звездой и Юджином – принялся разыскивать ТО место. Ощущая какими-то ударами внутри себя, дублировавшими работу моего сердца, я знал, что где-то неподалёку… Удары становились то сильнее, то слабее, словно импульсы миноискателя. Я бродил где-то вокруг да около. Среди завалов из опрокинутых металлических заграждений, скоплений неподвижных лошадиных туш, человеческих тел… Я искал того, кто был продолжением меня во времени – моего анду, по-монгольски боевого побратима. Я искал Хасанбека – воина, чья душа вселилась в меня после его смерти. Это злая шутка судьбы или же смешение всех исторических линий и хода времён – самый большой грех локосианской цивилизации перед Космосом! Но благодаря ему мы встретились в реальности. Два воплощения бессмертной души, идущей по пути предназначения, по Пути Воина.
Я не знаю, как именно он бы погиб там – в своё время, на нашей родной планете. И он этого не знал тем более. Но здесь…
Хасанбек лежал на спине, откинув левую руку в сторону. Правая была подломлена под тело. Шлем с красным плюмажем откатился и валялся в паре шагов. В неподвижных глазах темника отражались голубое небо и крохотные облака. Мне показалось, что всё уже кончено – всю синеву, которую он мог впитать взглядом, он уже впитал, и теперь глаза стали маленькими мутными зеркалами. Отражали то, что уже никогда не войдёт в переполненный объём.
Однако, как только тень моей фигуры пала на его лицо – глаза ожили, вспыхивая от нестерпимой боли…
– А-ан… н-нда-а… – свистящий звук вырвался из его неподвижных губ.
Он не увидел меня – почувствовал именно моё присутствие. Забулькала рана в районе ключицы. Запузырилась выступившая густая кровь.
– Я-я-а… зна… а-ал… что ты-ы-ы…
– Хасан… – пал я на колени рядом с умирающим и склонился над ним, понимая, что все слова на свете сейчас бесполезны. Одного взгляда на рану было достаточно.
Впрочем, в словах и не было особой необходимости. Огромное незримое облако перетекало попеременно из меня в него. Большой лохматый зверь метался вокруг нас.
«Я послал тебя на смерть…»
«Нет, брат… ты единственный, кто вдохнул в меня жизнь… после смерти хана…»
«Надо было послать вас одновременно с Ильмом…»
«Нет, не надо… я всё понимаю, но… извини, не могу… не могу простить им смерть Повелителя… многие смерти моих нукеров… Ты правильно сделал, что послал меня одного. Ты не мог сделать неправильно… Как сказал тогда хан… как говорю сейчас я… это был мой день… Мой день, анда. Спасибо тебе за это…»
Его глаза дёрнулись. Взгляд потянулся ко мне ощутимой лучистой волной. Не дотянулся…
«ХАСАН!!!»
Сжались челюсти, до боли, со скрежетом зубов.
Лицо застыло, омертвело. Не только его – моё тоже. Лишь взгляд, помимо моей воли, блуждал, выписывал невообразимые нелогичные линии. Ощупывал неподвижные черты лица мужественного воина, великого полководца, пробывшего полжизни в тени громкого имени Чингисхана. Эти черты складывались в сложную гримасу, в которой наполовину присутствовали боль и тихая радость.
«В Походе не прощаются… Свидимся, брат!» – вдруг прозвучало в моей голове.
«Хасан, ты здесь?!» – встрепенулся я.
«Пока здесь… Пока…» – мнящееся облачко висело где-то неподалёку.
«Куда же твоя душа уйдёт? Я думал…»
«Эх, анда, я тоже думал. Да разве нам дано знать? Помни лишь одно, мы с тобой братья навек. И если тебе будет нужна помощь – я тебе помогу… Душа моя…»
