– Мой отец говорит, что вино – орудие сатаны. Впрочем, одним грехом больше, одним меньше, какая разница?
Адам нахмурился.
– Грехом?
– Я сегодня играла соблазнительницу. «Все грехи ничто по сравнению с греховностью женщины». – Икнув, она прикрыла рот рукой и опустила глаза. – Папа заставил меня заучить эти слова наизусть.
– Черт побери! – выругался Адам. – Да вы самая добродетельная из всех знакомых мне женщин.
– Не всегда, – прошептала она.
Прижав тонкие пальцы к полуоткрытым губам, Мэри посмотрела на него из-под опущенных ресниц. У любой другой женщины это можно было бы счесть кокетством, но у Мэри это была действительно застенчивость, словно она боялась, что он плохо подумает о ней.
Если бы только она знала! Он так хотел обнять ее, чтобы своей нежностью развеять все воспоминания о грубости Питерборна.
Адам поставил ее бокал на стол и жестом пригласил Мэри присесть.
Она села, кутаясь в его сюртук, нервно покусывая зубами нижнюю губу.
– Я правда хотела бы еще вина.
– Не сейчас. Нам нужно поговорить. – Он намеренно сел на другой конец дивана. – Прежде всего, женщины изначально не более грешны, чем мужчины.
– Ха! В этом виде я похожа на Еву, предлагающую запретный плод.
– Ради всего святого, не нужно заниматься самоуничижением. Питерборн – негодяй, сквернослов и развратник. Вы не напрашивались на его грубость. – Адам наклонился к ней: – В том, что произошло, нет вашей вины.
Мэри очень хотелось поверить ему. Отец часто говорил, что распущенная женщина всегда в конце концов навлечет на себя беду. И, почувствовав зловонное дыхание графа на своем лице, его костлявые пальцы, вцепившиеся в ее грудь, она вспомнила его пророческие слова.
Вздрогнув, она плотнее запахнула на себе сюртук. От него исходил слабый запах Адама, такой уютный и успокаивающий.
– Вы не презираете меня?
– Напротив, я восхищаюсь вами. Вы сегодня были великолепны, смелы и находчивы. И прекрасны.
Она затрепетала, услышав хриплые нотки в его голосе. Его взгляд был прикован к ее губам. Или, возможно, это просто казалось ей из-за выпитого вина? Она чувствовала приятное головокружение. Скованность исчезла, и стыд пропал, словно сброшенная кожа.
– Я вовсе не смелая, – прошептала она. – У меня внутри все дрожало от страха.
– Любая женщина в здравом уме чувствовала бы себя так же. Если вам хочется бросить камень, то бросьте его в меня. Я придумал весь этот спектакль. Это был мой план, моя глупость.
Его горячность даже порадовала ее.
– Теперь вы занимаетесь самоуничижением?
И вдруг он рассмеялся. Его лицо просветлело, словно приоткрывая завесу загадочности, за которой он так часто скрывал от нее свои истинные чувства.
Мэри понимала, что неприлично так в упор смотреть на мужчину, но ничего не могла с собой поделать. Он сейчас выглядел таким замечательно обыкновенным, в рубашке и жилете, и сидел опираясь рукой на спинку дивана и скрестив ноги.
Нет, не обыкновенным. Дружелюбным? Любезным? Не похожим на герцога?
– Человечным, – пробормотала она.
– Простите?
Она не подозревала, что можно так сильно покраснеть, но сейчас ее лицо запылало огнем.
– Ничего. Я просто думала вслух, вот и все.
– Ну ладно. – Он приподнял черную бровь. – Думаю, нам не стоит сидеть здесь всю ночь, обсуждая, кто виноват.
– Вы правы, – тут же ухватилась она за новую тему. – Мы должны решить, что делать дальше.
Он долго оценивающе смотрел на нее.
– Я уже позаботился об этом и отправил Рейберна следить за домом Питерборна.
– Дворецкого?
– Да. Если Питерборн попытается увезти Джозефин, мой человек помешает ему. – Герцог встал и зашагал по комнате. – Хотя, если быть честным, я сомневаюсь, что она в руках Питерборна.
Мэри тоже так думала. Однако откуда тогда это ощущение мрака? Возможно, она почувствовала его развращенность?
Загадочные слова Питерборна всплыли в ее памяти.
