крошечной ранке, после чего отступил назад.
Бродский уже ничем не походил на человека. Скорее, он напоминал машину, которая пошла вразнос и грозила сорваться с фундамента. Тело его рвалось из ремней и натягивало их так, словно на него действовала какая-то внешняя сила. Раздался сухой треск. Это сломалась косточка в запястье, когда он рванул его особенно сильно. Хвостов уставился на раненую руку, которая уже начала отекать:
— В этом нет ничего необычного.
Он сказал, взглянув на часы:
— Нужно подождать еще немного.
Из уголков губ у заключенного потекли струйки пены, собрались под подбородком и начали капать ему на колени. Судорожные рывки становились все слабее.
— Готово. Задавайте свои вопросы. Посмотрим, что он скажет.
Василий шагнул вперед и вынул резиновый кляп изо рта Бродского. Того вырвало пеной и слизью, которая фонтаном ударила в оперативника. Василий повернулся к остальным, и на его лице отразилось неимоверное удивление, смешанное с отвращением.
— Какого черта, что он сможет нам рассказать?
— Попробуйте.
— С кем ты работаешь?
Голова заключенного упала на грудь, и ремень, удерживающий его за шею, натянулся. Из носа у него потекла кровь. Хвостов взял салфетку и вытер кровавые потеки.
— Попробуйте еще раз.
— С кем ты работаешь?
Теперь голова Бродского упала на бок, как у куклы со сломанной шеей: похожая на человека, способная совершать определенные телодвижения, она все-таки не была живой. Рот у него открылся и закрылся, между зубами показался язык — наблюдалась механическая имитация речи, но звуков не было.
— Попробуйте еще раз.
— С кем ты работаешь?
— Еще раз.
Василий покачал головой, с недовольством глядя на Льва:
— Идиотизм какой-то. Теперь твоя очередь.
Лев стоял, прижавшись спиной к стене, словно хотел оказаться как можно дальше отсюда. Он шагнул вперед.
— С кем вы работаете?
Изо рта у Бродского вырвался какой-то звук. Он был нелеп и смешон — так ребенок пускает пузыри. Хвостов скрестил руки на груди и наклонился, глядя Бродскому в глаза.
— Попробуйте еще раз. Задайте ему для начала какой-нибудь простой вопрос. Спросите, как его зовут.
— Как вас зовут?
— Попробуйте еще раз. Доверьтесь мне. Он может разговаривать. Пробуйте дальше. Пожалуйста.
Лев подошел еще ближе. Теперь он стоял так близко, что мог коснуться рукой лба заключенного.
— Как вас зовут?
Губы Бродского шевельнулись.
— Анатолий.
— С кем вы работаете?
Пленник больше не дрожал. В глазах у него появилось осмысленное выражение.
— С кем вы работаете?
Тишина длилась еще мгновение. А потом арестованный заговорил, слабым голосом, торопливо — так разговаривает человек во сне.
— С Анной Владиславовной. Дорой Андреевой. Аркадием Масловым. Матиашем Ракоши.
Василий потянулся за своим блокнотом, быстро записывая имена, и спросил:
— Тебе знакомы эти люди?
Да, Льву были знакомы эти имена. Анна Владиславовна: ее кошка слепнет. Дора Андреева: ее собака отказывается от пищи. Аркадий Маслов: его собака сломала переднюю лапу. Семя сомнения, таившееся до сих пор в самом потаенном уголке души Льва, треснуло и раскрылось.
Анатолий Бродский действительно был ветеринарным врачом.
Анатолий Тарасович Бродский был всего лишь ветеринарным врачом.
Доктор Зарубин надел бобриковую шапку, подхватил кожаный портфель и стал проталкиваться к выходу из переполненного трамвая, то и дело неискренне извиняясь. Тротуар был покрыт льдом, и, сойдя с подножки, он пошел по его краю, держась одной рукой за бок трамвая. Внезапно он почувствовал себя старым, нетвердо стоящим на ногах. Трамвай отъехал. Доктор огляделся по сторонам, надеясь, что сошел на нужной остановке, — он плохо знал этот район восточных окраин. Но сориентироваться оказалось довольно легко — нужный ему дом возвышался над остальными, отчетливой громадой выделяясь на фоне серого зимнего неба. На другой стороне улицы друг напротив друга громоздились несколько П-образных мрачных многоэтажек. Доктор про себя подивился этим современным уродцам, ставшим прибежищем для многих сотен людей. Это был не просто новый микрорайон. Это был памятник новой эре, которая сказала решительное «нет» частным одно-и двухэтажным домам. Они исчезли с лица земли, превратившись в кирпичную пыль, а на их месте выросли огромные, спроектированные правительством и принадлежащие ему же колоссы, возносящиеся ввысь на много этажей и выкрашенные в одинаковый серый цвет. Еще нигде и никогда он не видел такого однообразия форм и размеров, которые многократно повторяли друг друга, когда каждая квартира была точной копией соседней. Толстый слой снега, лежавший на крышах домов, казался пограничной линией, проведенной Богом, который сказал: «Все, довольно, небо принадлежит мне!» И это, подумал Зарубин, станет их следующей задачей: покорение неба. Уж во всяком случае, Богу оно принадлежать не будет. Где-то в этих четырех каменных монстрах затерялась квартира № 124 — жилище офицера МГБ Льва Степановича Демидова.
Сегодня утром майор Кузьмин вкратце посвятил доктора в подробности неожиданной отлучки Льва. Тот ушел в самом начале очень важного допроса, сославшись на лихорадку и неспособность выполнять свои обязанности. Майора беспокоило странное совпадение во времени. Действительно ли Лев заболел? Или же его отсутствие было вызвано другой причиной? Почему он сначала уверял его в том, что чувствует себя нормально, а потом, сразу же после того, как ему было поручено допросить подозреваемого, стал утверждать обратное? И почему он пытался разговорить арестованного в одиночку? Поэтому доктор получил приказ разобраться в причинах и природе болезни Льва.
Исходя из собственного опыта, доктор полагал, еще даже не видя Льва, что болезнь того вызвана долгим пребыванием в ледяной воде. Не исключено также, что у него развилась пневмония, осложненная длительным употреблением наркотиков. Если дело обстояло действительно так, если Лев был серьезно болен, тогда Зарубину предписывалось действовать, как полагается врачу, и ускорить его выздоровление. В том случае, если Лев лишь притворялся больным, Зарубин должен был вести себя как сотрудник МГБ и усыпить его лошадиной дозой снотворного, введя его пациенту под видом лекарства. Лев окажется прикованным к постели минимум на сутки, что помешает ему сбежать и даст майору время решить, что делать дальше.
Согласно плану дома, нарисованному на стальной пластине, прикрепленной к бетонной колонне в вестибюле первого этажа, квартира № 124 располагалась в третьем здании на четырнадцатом этаже. Лифт, металлическая коробка которого была рассчитана на двоих — или на четверых, если вы не ничего не имели против тесноты и давки, — с лязгом вознес его на тринадцатый этаж, где остановился ненадолго, словно переводя дух, после чего преодолел последний отрезок пути. Зарубину понадобились обе руки, чтобы раздвинуть неподатливую металлическую решетку. На такой высоте от ветра, налетавшего в открытую галерею, у него начали слезиться глаза. Перед тем как повернуть налево и остановиться у дверей квартиры № 124, он на мгновение залюбовался видом запорошенных снегом московских окраин.
