Этими словами можно было оправдать любую смерть. Лучше уничтожить собственный народ, чем допустить, чтобы немецкий солдат принес людям буханку хлеба. Не было никаких сожалений, вопросов или извинений. Возражать против подобного убийства — значило совершить государственную измену. И ей пришлось спрятать в самые потаенные уголки памяти все те уроки любви и привязанности, которые преподали ей родители. Те самые уроки, которые усваивает ребенок, когда наблюдает за любящими друг друга людьми и живет рядом с ними. Их поведение принадлежало ушедшему времени. Если у тебя есть дом, то значит, у тебя есть родина — только дети верят в подобные мечты.
Отойдя от окна, Раиса попыталась успокоиться. Лев умолял ее остаться, подробно описав те опасности, которым она подвергнется, если уедет. Она согласилась лишь потому, что другого выхода у нее просто не было. И вот теперь он готов был своими руками лишить их последнего шанса на новую жизнь. Если они намереваются выжить в этом городе, то должны раствориться в нем, ничем не выделяться, ничего не говорить и никого не провоцировать. Почти наверняка за ними установлено наблюдение. Базаров гарантированно был доносчиком. Василий непременно располагал в этом городе агентами, которые следили за ними. Ему нужен был лишь малейший повод, чтобы заменить им наказание со ссылки на расстрел.
Раиса выключила свет. Она стояла в темноте, глядя в окно. На улице никого не было. Если за ними и вели наблюдение, то почти наверняка агенты сейчас сидели внизу. Может быть, именно поэтому окно и было заколочено гвоздями. Ей придется удостовериться, что Лев принесет новые гвозди, чтобы забить их на место старых. Пока они были на работе, Базаров мог войти к ним в комнату и осмотреть ее. Она надела пальто и перчатки и вылезла в окно, ступив на обледенелую крышу, стараясь производить как можно меньше шума. Закрыв за собой окно, Раиса с трудом спустилась на землю. Она заставила Льва поклясться, что отныне они будут равны так, как никогда не были раньше, а он уже успел нарушить свое обещание. И если он думает, что она будет молча стоять рядом, как послушная и бессловесная жена, одобряющая все, что делает муж, он очень сильно ошибается.
Участок радиусом около пятисот метров вокруг той точки, где было обнаружено тело Ларисы, обыскали еще во время официального следствия. Даже не имея никакого опыта в расследовании убийств, Лев счел его недопустимо маленьким. Да и найти не удалось ничего, кроме одежды девушки, брошенной шагах в сорока от тела. Почему ее вещи — блузка, юбка, шапочка, пальто и перчатки — были сложены аккуратной кучкой так далеко от ее тела? На одежде не было ни следов крови, ни ножевых порезов. Ларису Петрову или раздели, или же она разделась сама. Вероятно, она попыталась убежать, но ее поймали перед самой опушкой. Если дело обстояло действительно так, тогда она бежала обнаженной. Должно быть, убийца уговорил ее пойти с ним; быть может, даже предложил ей денег за секс. А когда они зашли вглубь леса и она разделась, он набросился на нее. Но Льву почему-то казалось, что логика неприменима к этому преступлению. Множество странных деталей — земля, вырезанный желудок, петля на ноге — казались ему необъяснимыми. Тем не менее именно они не давали ему покоя.
Шансы обнаружить что-либо новое, что могло бы пролить свет на убийство Ларисы, представлялись весьма сомнительными, даже учитывая полную безграмотность и некомпетентность тех, кто уже осматривал место преступления. Вот почему Лев надеялся наткнуться на еще один труп, хотя сама мысль об этом была ему невыносима. Зимой в лесу никто не бывал, и тело могло пролежать несколько месяцев, сохранившись столь же хорошо, как и тело Ларисы. У Льва были причины полагать, что она стала не первой жертвой. Доктор предположил, что убийца знал, что делает, и что он обладал уверенностью, которая приходит лишь с опытом. Метод убийства предполагал обыденность, а обыденность означала серийный характер преступления. Кроме того, не следовало забывать о смерти Аркадия — но Лев решил пока не ломать голову еще и над этой загадкой.
Начав поиски при свете луны, осторожно подсвечивая себе фонариком, Лев надеялся остаться незамеченным. Он ничуть не сомневался, что генерал способен осуществить свою угрозу. Однако его тайная операция едва не сорвалась, когда кассир, работающий на вокзале, — Александр — заметил, что он углубился в лес. Он окликнул его, и Лев, будучи не в силах и не в настроении выдумать удобоваримую ложь, неохотно рассказал ему правду, заявив, что собирает вещественные улики на месте убийства девушки. Потом он попросил Александра никому не говорить об этом, заявив, что это помешает расследованию. Молодой человек согласился и пожелал ему удачи, сообщив, что всегда был уверен в том, что убийца приехал на поезде. Иначе почему тело оказалось в такой близости от вокзала? Любой житель города без труда подыскал бы куда более уединенное местечко в лесу. Лев признал, что выбор места наводит на размышления, и сделал себе мысленную пометку навести справки и о самом кассире. Хотя он казался милым человеком, внешность, как известно, обманчива.
С помощью карты, украденной в отделении милиции, Лев разбил лес, окружающий станцию, на четыре квадрата. В первом, где лежало тело жертвы, он не нашел ничего. Следы, если они и были, оказались безнадежно затоптаны сотнями сапог. Не осталось даже запятнанного кровью снега, который вывезли отсюда в попытке скрыть все следы преступления. Насколько мог судить Лев, оставшиеся три квадрата вообще никто не обыскивал: снег здесь поражал своей нетронутой белизной. Ему понадобилось чуть больше часа, чтобы обследовать второй квадрат, и к концу поисков пальцы его онемели от холода. Однако же снежный покров давал ему то преимущество, что он мог осматривать обширные участки пространства, собственными следами отмечая границы обследованной территории.
Почти закончив осмотр третьего квадрата, Лев остановился. Сюда кто-то шел — он явственно слышал скрип снега под ногами. Выключив фонарик, он скользнул за дерево и притаился. Но спрятаться было негде — незнакомец шел по его следам. Что делать — бежать? В этом заключался его единственный шанс.
— Лев?
Он выпрямился во весь рост, включил фонарик и увидел Раису.
Он направил луч прямо ей в лицо.
— За тобой следили?
— Нет.
— Зачем ты пришла сюда?
— Чтобы задать тебе тот же самый вопрос.
— Я уже сказал тебе. Убита маленькая девочка. У милиции есть подозреваемый, но я не думаю…
Раиса нетерпеливо перебила его.
— Ты не думаешь, что он виновен?
— Да.
— С каких пор это тебя беспокоит?
— Раиса, я всего лишь пытаюсь…
— Лев, остановись, потому что я не выдержу, если ты начнешь рассказывать мне, что пришел сюда, потому что это правильно и тобой движет стремление к справедливости. Будем откровенны. Это все плохо кончится, а то, что кончается плохо для тебя, кончается плохо и для меня.
— Ты хочешь, чтобы я вообще ничего не делал?
Раиса вдруг разозлилась.
— Я что, должна тебе в ножки поклониться, потому что ты затеял частное расследование? По всей стране страдают невинные люди, и я ничего не могу с этим поделать, разве что попытаться не оказаться одной из них.
— Ты веришь, что, если мы склоним головы и не будем вести себя предосудительно, это нам поможет? Ты и раньше не делала ничего плохого, но тебя хотели казнить как предательницу. Ничегонеделание — вовсе не гарантия, что нас не арестуют. Уж этот урок я усвоил накрепко.
— Но ты носишься с этим открытием, как ребенок с новой игрушкой. Все знают, что гарантий не существует. Все дело в риске. А сейчас он стал неприемлем. Или ты думаешь, что, если поймаешь одного действительного виновного преступника, воспоминания обо всех тех невинных мужчинах и женщинах, которых ты арестовал, поблекнут и исчезнут? Дело вовсе не в этой маленькой девочке, и ты прекрасно знаешь об этом.
— Ты ненавидела меня, когда я ходил по струнке и поддерживал политику партии. Но ты все равно ненавидишь меня, даже если я поступаю правильно.
Лев выключил фонарик. Ему не хотелось, чтобы Раиса видела, как он расстроен. Разумеется, она была права. Их судьбы оказались связаны неразрывно, и он не имел права с головой окунаться в это
