Мокруха

– Я должен рассказать ему, как все прошло. Он ждет.

В глазах Фелисии возникло отчужденное выражение.

– Я думала, ты нормальный парень.

– Я и есть нормальный парень!

– Роберто, если у тебя дела с Эстеваном, значит ты не нормальный парень!

– Не отрицаю, это не совсем нормально, но я правда, самый нормальный парень. Только иногда приходится делать то, чем нормальные парни обычно не занимаются. Если честно, у меня сейчас просто нет другого дела. Во всяком случае, я не буду заниматься этим всю жизнь. Мне вовсе не хочется, чтоб тебя это тревожило!

Фелисия положила обе руки ему на плечи и улыбнулась.

– Только будь осторожен, о'кей? И купи заодно несколько лаймов в ла-тьенде!

Амадо присмотрелся к Норберто. Пендехо не подавал признаков жизни. Лужа крови, похожая на огромный, жуткий блин, продолжала растекаться по полу.

Амадо хотел было выволочь тело из гостиной и спрятать в стенной шкаф или еще куда-нибудь, но с досадой сообразил, что одной рукой можно легко пристрелить кого-то, однако ворочать труп надо обеими руками.

Он пошел на кухню и открыл холодильник. У него еще теплилась надежда, что Норберто соврал и похищенная рука здесь. Но на полках не было ничего, кроме заплесневелого гамбургера, бутылки с недоеденной сальсой-пиканте и полдюжины пива. Амадо взял холодную банку «пасифики» и вернулся в гостиную. Он догадывался, что Норберто и Мартин задумали какую-то подлянку, но подставы от них никак не ожидал.

Амадо тяжело вздохнул. Молодежь, что с них взять, сначала делают, потом думают, да поздно! Не хватает терпения посмотреть на ситуацию со всех углов. Нельзя так горячиться. Это просто неумно, эступидо! Амадо знал, что должен позвонить Эстевану и предупредить его, но сначала надо поразмыслить. Попить холодного пивка и просчитать свой следующий ход.

Амадо поддел ногтем крышку на банке и включил телевизор. Он все время смотрел под ноги, чтоб не наступить в лужу крови и не наследить.

Боб стоял на Третьей улице возле булочной «Гуатемальтека». Десятки людей выстроились в очередь за пупусас, кончас и прочей выпечкой, какую здесь предлагали. Мексиканка средних лет в ярко-синем свитере торговала печеными кукурузными початками, которые перевозила в большой кастрюле на тележке красного цвета. За ней хвостиками следовали двое малышей, непрерывно смеясь и стараясь шлепнуть друг друга ладошками. Рядом с Бобом мужчина продавал очищенные манго на палочках. Боб почувствовал, что голоден.

После полного провала попытки изъясниться в руках у Боба очутилось нежное, сладкое манго, обвалянное в смеси соли и чили. Что ж, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Боб впился зубами в сочную мякоть и удивился, насколько вкусно манго с соленой горчинкой и обжигающим чили. Он напомнил себе, что необходимо быть более терпимым и восприимчивым к окружающей действительности. Так того требовал Лос-Анджелес, город будущего и надежда всего мира.

Телефон в автомате зазвонил, Боб подбежал и торопливо поднял трубку.

– Роберто?

Боб рассказал Эстевану обо всем, что случилось, как доставил руку, как его забрали в полицию и пытались запугать, но он не поддался, обвел их вокруг пальца и вышел сухим из воды. Эстеван сказал, что гордится им и пообещал Доставить причитающиеся ему десять тысяч долларов в один из ближайших дней. А пока Роберто должен все так же ходить на работу, разыгрывать из себя несчастного брошенного любовника и вообще жить прежней жизнью. Через несколько недель Эстеван свяжется с ним и сделает деловое предложение.

Боб повесил трубку и доел свое манго. Он решил, что ему надо срочно учить испанский. Рапидо!

Мартин медленно катил по Бичвуд-каньон и искал, где бы припарковаться. Он проехал уже целый квартал после нужного ему дома. На этой долбанной улице никогда не найдешь свободного места. Когда-то здесь был один из самых безлюдных районов города, но потом понаехали бывшие хипстеры, начинающие сценаристы, актеры и продюсеры, надеющиеся заработать в Голливуде свои миллионы. В каждый дом селилось до пяти человек, а это значит, что пять их тачек стояли по всей улице, где попало. Вот почему Мартин уезжал все дальше, сетуя на свою плохую парковочную карму.

Наконец, ему попалось местечко примерно в три четверти его машины, и Мартин немедленно заехал на него, оставив багажник в красной зоне, запрещенной для стоянки. Обычно он не рисковал нарушать правила парковки и избегал красных зон, грозящих штрафным талоном, эвакуацией автомобиля или, еще хуже, «обувкой», когда на колесо надевают что-то вроде средневекового орудия пытки. Но у него закончилась травка, а сегодня ему хотелось курить, как никогда.

Мартин заглушил двигатель, поставил машину на стояночный тормоз, а затем машинально взял с водительского сиденья щепоть рассыпанных там чипсов и сунул в рот. У них был залежалый, металлический привкус. Мартин вдруг вспомнил, что чипсы могли касаться руки Амадо, и поперхнулся. Неприятный вкус стал видоизменяться у него во рту, как мутирующий вирус. Поначалу просто гадкий, он превратился в ядовитое изобличение в каннибализме. Горечь во рту словно говорила Мартину – ты преступил черту и отправишься в ад!

Из кармана на двери машины Мартин достал припасенную там коробочку «альтоидов», освежающих драже с необычайно резким ментоловым вкусом. Он бросил на язык две штучки и прожевал. Отвратительное ощущение во рту исчезло, как не бывало.

Мартин вылез из машины и отправился на непривычно далекую пешую прогулку вниз по склону холма к дому торговца наркотиками. Прохлада позднего вечера в сочетании с ментоловой свежестью во рту взбодрили его, заставили почувствовать себя начеку, готовым к отражению любой опасности.

Эстеван гнал машину, но не так быстро, чтобы привлечь внимание полиции. Он не мог сказать точно,