— Идите сюда, — приказал Майк Шерман. Она взяла хлороформную маску и подошла к изголовью.
— Я скажу вам когда.
Она кивнула. «Господи, как прекрасны ее глаза», — подумал Брюс.
— Скальпель, — сказал Майк и указал на поднос. Брюс быстро передал его. Потом все смещалось в его голове. Он потерял чувство реальности. Натянутая кожа, раскрывающаяся вслед за скальпелем. Кровь, сочащаяся отовсюду. Розовые мышцы, желтоватые слои подкожного жира, синеватые кольца кишечника. Человеческое естество, мягкое, пульсирующее, кроваво блестящее в свете лампы. Скобы и зажимы, как серебристые насекомые, окружившие разрез, как будто это был цветок. Руки Майка, не похожие на человеческие, в желтых резиновых перчатках, работающие в животе. Промакивающие, режущие, зажимающие, перетягивающие. Потом лиловая матка, разрезанная скальпелем. И, наконец, маленький клубок из рук и ног, с непропорционально большой головой, опутанный толстой розовой змеей пуповины. В руках Майка ребенок повис вниз головой, как летучая мышь. Щелчок ножниц, и он больше не связан с телом матери. Еще немного манипуляций Майка, и ребенок закричал. В его крике чувствовалось возмущение живого существа от встречи с этим миром. Со стороны стола в восторге засмеялась и захлопала в ладоши, как ребенок на кукольном представлении, Шерман. Внезапно Брюс тоже засмеялся. Это был смех из самой души. Смех из далекого прошлого.
— Возьми его, — предложил Хейг. Шерман осторожно взяла слабо извивающееся тельце на руки. Хейг начал зашивать. Наблюдая за ее лицом, Брюс ощутил, как смех умирает у него в горле. Ему хотелось плакать. Хейг зашил специальным сложным стежком матку. Затем, как опытный портной, стал накладывать внешние швы. Он стянул толстые губы разреза нитками и, наконец, заклеил пластырем. Он накрыл женщину одеялом, сдернул с лица маску и повернулся к Шерман.
— Вы можете помочь мне вымыть его, — его голос звучал гордо. Они вдвоем подошли к раковине. Брюс скинул халат и вышел на улицу. Он облокотился на капот автомашины и закурил.
«Сегодня я вновь смеялся, — с удивлением подумал он. — А потом чуть не плакал. И все из-за женщины и ребенка. Притворство кончилось. И уединение. Сегодня здесь родился не один человек. Я вновь смеялся. У меня было желание смеяться. Я чувствовал необходимость плакать. Женщина и ребенок. Единственное ради чего стоит жить. Нарыв прорвался. Теперь я буду выздоравливать».
— Брюс, Брюс, где вы? — он не ответил. Она заметила огонек сигареты и подошла. Остановилась рядом в темноте.
— Шерман… — произнес Брюс и замолчал. Он хотел обнять ее, просто крепко обнять.
— Да, Брюс, — ее лицо было совсем близко.
— Шерман, я хочу… — Брюс снова замолчал.
— Я тоже, — прошептала она, но затем отступила на шаг. — Пойдем посмотрим, что делает наш доктор, — она взяла его за руку и повела в дом. Он чувствовал в своей ладони прохладу ее длинных красивых пальцев. Майк Хейг и отец Игнатиус склонились над колыбелью, стоящей рядом с кроватью матери. Женщина спокойно дышала, на ее лице застыло выражение умиротворения.
— Брюс, посмотри какая прелесть, — позвал Хейг. Все еще держась за руки, Брюс и Шерман подошли к колыбели.
— В нем все восемь фунтов, — гордо заявил Майк. Брюс посмотрел на младенца. «Черные новорожденные красивее наших — они не выглядят наполовину сваренными».
— Жалко, что это не форель, — пробормотал Брюс. — Могли бы зарегистрировать национальный рекорд. — Хейг с секунду смотрел на него в недоумении, затем закинул назад голову и рассмеялся. Это был новый Хейг. Это чувствовалось во всем. Как он держал голову, как разговаривал.
— Как насчет обещанной выпивки? — проверил его Брюс.
— Выпей за меня. Я пропущу.
«Это не простые слова, — понял Брюс. — Он теперь действительно в ней не нуждается».
— Когда доберемся до города, я выпью двойную порцию. — Брюс взглянул на часы. — Уже одиннадцатый час, нам нужно ехать.
— Мне нужно подождать, пока она не выйдет из анестезии, — возразил Хейг. — Заедете за мной утром. Брюс помедлил.
— Ну, хорошо. Поехали, Шерман.
На обратной дороге в Порт-Реприв они сидели рядом в темноте салона и молчали. Уже когда они въехали на дамбу, Шерман вдруг сказала.
— Он хороший человек, твой доктор. Очень похож на Поля.
— Кто такой Поль?
— Так звали моего мужа.
— А, — Брюс был смущен. Упоминание этого имени что-то изменило в его настроении. Шерман, глядя на освещенную фарами дорогу, продолжила.
— Поль был примерно такого же возраста. Достаточно стар, чтобы научиться пониманию. Молодые мужчины нечутки.
— Ты любила его? — Брюс постарался, чтобы в голосе не было слышно ревности.
— Любовь может принимать различные формы. Я начала любить его. Очень скоро я полюбила бы его достаточно для того, чтобы… — Шерман запнулась.
— Чтобы что? — голос Брюса звучал глухо. «Опять началось, — подумал он. — Я снова беззащитен».
— Мы были женаты всего четыре месяца.
— Ну и что?
— Я хочу чтобы ты знал. Хочу тебе все объяснить. Это очень важно. У тебя хватит терпения меня выслушать? — в ее голосе слышались умоляющие нотки, он не мог этому противостоять.
— Шерман, ты ничего не обязана мне говорить.
— Обязана. Я хочу, чтобы ты знал, — она немного помедлила, и продолжила уже более спокойным тоном. — Я сирота, Брюс. Мои папа и мама погибли во время немецкой бомбежки. Мне было всего несколько месяцев, и я их совсем не помню. Я не помню ничего. От них не осталось ни одной вещи, — на мгновение ее голос задрожал. — Меня приютили монашки. Это и была моя семья. Но это совсем другое, совсем не твое. У меня никогда не было ничего, принадлежащего мне лично, только мне и никому больше.
Брюс сжал ей руку. Она неподвижно лежала в его ладони. «Теперь у тебя есть я, — подумал он. — Теперь у тебя есть я».
— Потом, когда подошло время, монахини обо всем договорились с Полем Картье. Он работал здесь инженером в горнодобывающей компании. Занимало определенное положение в обществе и считался достойной партией для их воспитанницы. Он прилетел в Брюссель и мы поженились. Я не была несчастлива, хотя он был пожилой, как доктор Майк. Он был очень добрый и ласковый человек. Он понимал меня. Он не… — она повернулась к Брюсу, схватила его крепко за руку и приблизилась к его лицу. Ее волосы рассыпались по плечам, голос был полон мольбы. — Брюс, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать?
Брюс остановил машину у отеля, выключил двигатель и спокойно сказал:
— Да, я понимаю.
— Спасибо тебе, — она резко открыла дверь, выскочила на улицу и быстро прошла на своих длинных, затянутых в джинсы, ногах к отелю. Брюс посмотрел, как она вошла в двери, затем нажал прикуриватель на приборном щитке, достал из пачки сигарету и закурил. Он выдохнул дым на лобовое стекло и внезапно понял, что он счастлив. Ему опять хотелось смеяться.
Он выбросил только что закуренную сигарету и вылез из машины. Взглянул на часы — уже за полночь. «Господи, как я устал. Возрождение требует больших эмоциональных усилий». Он громко рассмеялся, чтобы еще раз испытать это состояние, позволяя ему медленно захватить себя. В холле его ожидал Боуссье. Он был одет в махровый купальный халат. Его глаза покраснели от бессонницы.
— Месье, вы закончили все приготовления?
— Да. Женщины и двое детей спят наверху. Мадам Картье поднялась только что.
— Я знаю, — сказал Брюс.
— Как вы видите, все мужчины находятся здесь, — Боуссье указал на спящие тела на полу холла и бара.
