– Неужели тебе не рассказали, дитя? - поразился Клыкач. - Неужто ты не знаешь, что уги взбунтовались? Приказ разрубить труп одного из своих для Костяного Двора задел их чувствительную натуру, и они не стали скрывать недовольства. Я слышал, один из охранников изрублен на куски…
– Вот уж невелика потеря! Кто же вам рассказал?
– А? Да так, слухи ходят, - уклончиво пояснил Клыкач. - Так вот, я и говорю, один из охранников убит, с десяток угов застрелены. На Костяном Дворе в ближайшее время будет много работы, дитя мое, можешь быть уверен.
– Их не накажут?
– Бунтовщиков-то? Обязательно накажут. Зачинщиков ждет смерть или каменные мешки, а это, по слухам, хуже смерти.
– Каменные мешки?
– Черные ямы под крепостью. Тем, кто попадет туда, уже никогда не увидеть света. Они проведут остаток жизни в темноте и одиночестве.
– Мне жаль их.
– Многие из угов разделяют твои чувства, и кое-кто уже поклялся отомстить за погибших товарищей. - В ответ на удивленный взгляд мальчика Клыкач пожал плечами: - Так, слухи…
– Так вот что это было… - Тред вытянул из кучи длинный стебель и начал обрывать стручки. - Я, кажется, слышал крики и стрельбу.
– И я слышал, даже отсюда - громко и явственно. Яростные крики, будто из далекого прошлого…
– Как это?
– А, прости, мой мальчик, конечно же, тебе это непонятно. Ты, верно, думаешь, у меня с головой не все в порядке? Не трудись отрицать.
Тред послушно промолчал.
– Но на самом деле все очень просто и разумно, - продолжал Клыкач. - Меня легко понять, если знать мою историю. Ты, дитя мое, верно, не раз задумывался, как случилось, что такой человек как я оказался в кухонном погребе крепости Нул?
Тред заколебался. Утвердительный ответ неизбежно вызовет поток бесконечных, бессвязных, бессмысленных воспоминаний. Отрицательный - обидит единственного человека во всей крепости, который относится к нему по-человечески. Выбор невелик: болтовня Клыкача или полное одиночество.
Тред сдержанно кивнул.
– Я так и знал. Ты не смог скрыть любопытства! - Старец с благодарностью взглянул на мальчика. - Ну так слушай. Я уже говорил тебе, что родился в год Великого наводнения, за четыре года до гибели колдуна Юруна Бледного. Ты слышал о Великом Юруне?
– Вы, наверное, ошиблись, - вслух сказал он.
– Почему это?
– Юрун Бледный был убит больше ста лет назад. Если бы вы родились за четыре года до его смерти, вам сейчас должно быть… - Тред быстро подсчитал в уме. - Сто десять лет!
– Ну?…
– Это же невозможно…
– Неужели?
– Да. Ну, не совсем. Но очень маловероятно. Во всяком случае, - неловко договорил Тред, - в это нелегко поверить.
– Сочувствую. Мой отец - его звали Рунстад, и я почти не помню его лица, - Клыкач вернулся к своему рассказу, - был управляющим в доме Юруна. Мать прислуживала на кухне. В знак особой благосклонности моему отцу, хоть он и был всего лишь слугой, было дозволено не только жениться, но даже пользоваться роскошью отдельного жилья. Мы жили в крошечной деревянной лачуге в нескольких шагах от господского дома.
Юрун недаром так высоко ценил своего управляющего, - продолжал Клыкач. - Говорили, отец не только управлял имением, но и был помощникам Юруна в колдовских делах. Много позже я узнал, что именно мой отец вечно рыскал по округе, чтобы раздобыть все потребное для тайных ритуалов колдуна. Он доставлял Юруну камни и травы, ящериц, котов, крыс, трупы, младенцев и юных девственниц. Именно мой отец растирал в порошок семена, составлял смеси, разжигал огонь, потрошил трупы, перерезал глотки и собирал кровь в кувшины и чаши. Не удивительно, что Юрун ценил такого слугу.
– А что думала об этом ваша мать? - Тред механически перебирал бобы, неожиданно увлекшись рассказом.
– Не знаю, мой мальчик. Я был слишком мал, чтобы замечать такие вещи. Помню только, первые годы своей жизни я провел на кухне, где матушка чистила котлы, сбивала сливки и мыла посуду. Отец иногда заглядывал к ней в свободную минутку. Помню большого человека с курчавой бородой, который подбрасывал меня кверху так, что мне казалось, что я лечу надо всем миром. Да, Рунстад, которого боялись и ненавидели все окрестные жители, был добр к нам.
– А самого Юруна Бледного вы видели? - поинтересовался Тред.
– Пару раз я видел лицо, запомнившееся мне на всю жизнь, - узкое, длинное, костлявое и бледное, как туман. Он еще не был стар, но волосы у него были белее и длиннее, чем мои теперь, а глубоко посаженные раскосые глаза в свете очага горели красным пламенем. Отец кланялся и пресмыкался перед ним, так что я думаю, это и был Юрун. Мне потом иногда приходило в голову, что не такой уж он был бледный, раз глаза у него так полыхали.
Изобразив изможденным лицом зловещий лик колдуна Юруна, Клыкач продолжил:
– Для меня это было самое мирное и счастливое время, - продолжал Клыкач, - и конечно, я понятия не имел о накопившейся в округе ненависти. Мне не исполнилось и четырех лет, когда эта ненависть обернулась взрывом, и разъяренные горожане направились к дому Юруна.
Старик закрыл глаза, всматриваясь в картины давно ушедшего прошлого.
– Они пришли на рассвете. Но я проснулся еще раньше - меня разбудил плач матери и встревоженный, торопливый голос отца. Слов я не запомнил, но при свете масляной лампы увидел, как отец что-то передал матери. Затем он вдруг шагнул к моей кроватке, опустился на колени, поцеловал меня в лоб и вышел. Больше я его не видел. Мать все плакала, и я заплакал вместе с ней, сам не зная, почему плачу. Небо за окном стало светлеть, и, как дальний гром, донесся гул голосов - воплей, угроз, проклятий… Как вчера, только намного громче, страшнее, яростнее. Те голоса до сих пор звучат у меня в голове.
Старик помолчал, словно прислушиваясь, потом заговорил снова:
– Ты мальчик ученый, и может быть, читал о том, что было дальше. Дом взяли штурмом, защитников перебили. Управляющий Рунстад, заслуживший всеобщую ненависть, погиб вместе с Юруном.
Все это время мы с матерью плакали, затаившись в хижине, которую толпа заметила не сразу, потому что ее скрывала зелень. Но так не могло продолжаться вечно. Когда дом загорелся, взгляды бунтовщиков обратились на его окрестности, и они скоро обнаружили перепуганную молодую кухарку, прижимавшую к себе дрожащего малыша. Мне запомнились потные, черные от сажи лица… громкие, сердитые голоса… чувство опасности. Я был мал, но тем острее ощущал настроение и тем ярче все запомнил.
Наверное, мы были на краю гибели. Но у матери была защита: молодость, красота, острый ум, ребенок на руках и, должно быть, она использовала все эти преимущества в полной мере. И главное - никто не знал, что она - жена управляющего Рунстада.
Я помню ее дрожащий от страха голос и гневные голоса пришельцев. Слова не запомнились, но, конечно, мать уверяла их, что ни в чем не виновата и ничего не знает.
Как бы то ни было, она сумела убедить их. Нас не тронули: не ограбили и не подожгли наш дом. Кто-то, уходя, даже ободряюще потрепал ее по плечу.
Так мать спасла себя и меня. Теперь надо было думать, как жить дальше. Дым пожарища еще не рассеялся, когда она унесла меня в город. Там мать нанялась на кухню в довольно приличную таверну на улице Медников. Она называлась «Бочонок». Хотел бы я знать, сохранилась ли она до сих пор?
– Не знаю. Никогда о такой не слыхал, - отозвался Тред.
– Ну, надеюсь, хозяин разорился. Моей матери там туго пришлось. Вечный голод, холод и побои. Но
