Широкий жест левой руки Стека отвлек внимание стража, и в этот самый момент правая рука Стека метнула нож. Оружие полетело прямо в цель — в грудь охранника. Молодой человек вскрикнул и судорожно нажал на спуск. Пуля прошла далеко от цели. Стражник выронил пистоль и упал, прижимая руки к ране. Скривелч неторопливо сделал несколько шагов вперед и ногой отшвырнул пистоль. Затем склонился над своей жертвой, рассматривая выступившую кровь и прислушиваясь к затрудненному дыханию.
— Ах, безобразие, из-за мерцания света попал не туда, но тем не менее задето легкое, и я уверен, бедняга не долго пробудет на этом свете.
Он взялся за рукоятку ножа, чтобы выдернуть его, и глаза убийцы на миг встретились с полными ужаса глазами жертвы. Кровь хлынула из открытой раны, и раненый застонал.
— Тише, мой бедный друг, тише, — посоветовал ему Скривелч. — Берегите свои силы. — Он оглядел лежащего и кивнул сам себе, будто пришел к какому-то решению. — Да, эта несчастная случайность может обернуться к лучшему.
Сказав так, Скривелч схватил свою жертву за лодыжки и поволок к стеклянному чану. Раненый застонал от боли. Дотащив его до аквариума, Скривелч опустил его на пол и встал рядом на колени. Просунув одну руку под плечи раненого, а другую под его колени, Скривелч с трудом поднял тело с пола и перенес его через край аквариума. Охранник понял свою участь, но, не в силах сопротивляться, застонал и тщетно дернул своего убийцу за шейный платок.
— Я искренне сожалею, — пробормотал Скривелч (от напряжения его дыхание слегка сбилось), — но обстоятельства побуждают к этому. Поверь, мне нелегко предпринять подобное действие, мой друг. Я не планировал его. — Он спихнул свою жертву в чан.
Охранник упал лицом вниз, и тягучая яичная масса плюхнула о стенки аквариума. Скривелч перегнулся через край и, предварительно вытащив свой шейный платок из рук жертвы, погрузил голову человека в эту мерзость. Борьба стражника со смертью была недолгой: несколько судорог, и все было кончено. Тело, будто поплавок, всплыло на поверхность плотной яичной смеси. Зрелище было ужасным, но Скривелчу этого показалось мало. Наемный Убийца вернулся к прерванным трудам. Он разбил еще не один десяток яиц прежде, чем достиг желаемого эффекта.
Наконец, когда чан оказался заполненным на три четверти и труп был густо покрыт зеленоватой слизью, Скривелч остановился. Большая часть клетей в комнате подверглась опустошению. Минуты шли. В конце концов мертвые часовые в Разбойничьем переулке будут обнаружены. Пора уходить. Наемный Убийца критически осмотрел свою работу, потом нагнулся, вытащил руку убитого и положил ее на край аквариума. Этот штрих должен был создать впечатление, что охранник пытался выкарабкаться из гнилой липкой грязи, где он лежал. Композиция получилась не только устрашающей, но и несколько фантастической, что должно было вывести из себя даже самых флегматичных граждан.
Скривелч оттер руки от яичной смеси, в равной мере липкой и зловонной. Разве можно представить, что столь омерзительная жижа обладает лечебными свойствами? Наемный Убийца с минуту раздумывал над этим парадоксом, над природой яиц Уингбейнов вообще. Интересно, а если нагреть на огне сосуд, заполненный этим составом? Загустела бы жижа до состояния грязного заварного крема или превратилась бы в омлет? И, что важнее, насколько усилил бы подобный жест праведный гнев горожан? Провести подобный эксперимент было бы нетрудно, но, похожею же, такие действия вышли бы за рамки хорошего вкуса, поэтому Скривелч Стек отбросил эти мысли.
— Ибо в этом мире пресыщения и невоздержанности умеренность является критерием правильно организованного интеллекта, — подытожил он вслух свои размышления.
Больше совершенствовать было нечего. Скривелч в последний раз окинул взором причудливую сцену, поднял фонарь и трость и бесшумно вышел.
В Разбойничьем переулке было тихо. Два мертвых охранника лежали до сих пор не обнаруженные и не потревоженные. Намеренно вызывающе оставив дверь Яичного Дома открытой настежь, Скривелч прошел по переулку и без видимой спешки зашагал по улицам города. Меньше чем через час он уже был в своей комнате в «Бородатом месяце». Несмотря на усталость, Стек не позволил себе такой роскоши, как немедленный отдых. Предстояло еще кое-что сделать, а уже потом можно было с чистой совестью лечь спать.
Бумага, чернила и перья легли на стол у окна. При свете единственной свечи Скривелч что-то писал до глубокой ночи.
На рассвете при смене караула были обнаружены трупы и сцена опустошительного вандализма. Охранники доложили об этом начальству, а те, в свою очередь, администрации Гильдии сборщиков. При содействии Гильдии сообщение дошло до ушей членов Городского Совета, а к вечеру новость облетела весь город. Распространению информации способствовало ли свежеотпечатанные листовки, расклеенные на всех улицах и площадях.
Листовка, над сочинением которой очень тщательно поработал Скривелч Стек, была озаглавлена так: «Зверства в Яичном Доме»; ниже, шрифтом помельче, шли слова: «Кровожадный разбойник терзает город». Затем следовал текст, в котором злодейское уничтожение человеческих жизней и собственности города представлялось как дело рук известного разбойника Черного Рилиана Кру. Сообщалось также, что Черный Рилиан, укравший Кулак Жи, находится в настоящее время под покровительством сеньора Кипроуза в крепости Гевайн. Заключительный призыв к правосудию был выдержан в тонах глубокой скорби и гнева.
Дальнейшему просвещению жителей Вели-Джива послужила и песня, слова которой в печатном виде распространялись на улицах и в тавернах по пайту за копию. «Баллада о Черном Рилиане в Яичном Доме», детально описывающая убийство охранников, была выдержана в столь жутких тонах, что в одночасье стала популярной. Устные рассказы о происшествии обрастали все новыми и новыми подробностями. Волна гражданского негодования нарастала, достигнув опасного уровня к моменту похорон погибших, которых вышел проводить в последний путь весь город.
Погребальный обряд затянулся. Прочувствованную и в то же время зажигательную речь на панихиде произнес господин Мун из «Бородатого месяца». Поскольку Мун был известен как талантливый поэт, лишь немногие заподозрили, что речь подготовлена неронсцем, господином Скривелчем. За выступлением последовали стихийно возникшие демонстрации гнева и печали скорбящих о гибели своих сограждан.
Вскоре под давлением общественного мнения Городской Совет был вынужден провести необычное заседание со свободным доступом для всех желающих. На нем прозвучало много речей, было высказано немало противоположных точек зрения, и возникающие споры зачастую оказывались на грани потасовки. И все же, несмотря на сумбурность заседания, четко выявилось, насколько широко распространилась озлобленность народа против убийцы-разбойника и сеньора, укрывающего преступника. Яростные обвинения и угрозы в адрес Черного Рилиана сыпались как из рога изобилия, но, когда заходила речь о Кипроузе Гевайне, неистовые выкрики превращались в угрюмое бормотание. Мало кто рисковал открыто противостоять сеньору, лишь немногие храбрецы не отступили перед угрозой получить от сеньора удар молнии. Жители призывали составить такой план действий, в котором соединились бы бесстрашие и осторожность. Горожане хотели выслушать все предложения, таким образом Скривелч Стек получил разрешение обратиться к собравшимся.
Краткая речь Скривелча являла собой шедевр гражданского красноречия, он изложил народу ту же схему, что когда-то предлагал советнику Джайфу Файноку в общем зале «Бородатого месяца». Мирная делегация поднимается к крепости, чтобы встретиться с сеньором лицом к лицу и попросить его о выдаче разбойника и Кулака Жи. Узнав о всенародном страдании, причиной которого стали преступления Черного Рилиана, сеньор, как здраво рассуждающий правитель, безусловно, проникнется жалостью к своим любимым подданным.
Этот план получил одобрение за его мудрую умеренность, и, когда кликнули добровольцев, добрая сотня человек предложила себя в качестве делегатов. Такое проявление силы духа растрогало аудиторию, и добровольцев стало еще больше. Народившаяся солидарность привела к любопытным изменениям позиции делегатов. С ростом их численности росла и их решимость, а вместе с нею и их воинственность. Припоминались бесчисленные обиды, нанесенные сеньором Кипроузом, и негодование усиливалось. В итоге просьбы превратились в жесткие требования. Делегация, ставшая теперь столь многочисленной, уже не сомневалась, что сеньору придется считаться с ее членами. Никогда еще они не осмеливались объединяться
