Он потянулся к ней и нежно провел ладонью по волосам. Долорес застыла на месте едва дыша. Он гладил ее лицо и улыбался. Глаза Эдвина были полны темного огня, и это бросало ее в дрожь. Вот и настало то, чего она так хотела и так боялась.
8
— Ты дрожишь, — тихо сказал он.
Она проглотила комок, стоявший в горле.
— Я боюсь, хотя и знаю, что это глупо.
Эдвин негромко рассмеялся.
— Тебе нечего бояться. Только дай этому случиться.
Долорес закрыла глаза, чувствуя прикосновение к щекам его теплых ладоней.
— Да…
Она хотела, чтобы это случилось. Хотела наконец перестать волноваться из-за того, что Эдвин, подумает о ее теле. Хотела чувствовать себя свободно и непринужденно, хотела избавиться от страха и беспокойства. Хотела в конце концов дать волю томлению, желанию и страсти, которые долго держала под спудом.
Оливер убрал руки с ее щек, расстегнул на себе рубашку, снял ее и бросил на стул. Долорес не могла отвести глаз от его мускулистой груди, поросшей темными волосами. Сильной груди, на которую так и тянуло положить голову, чтобы почувствовать себя любимой и защищенной от любых невзгод.
Она не в первый раз видела его обнаженную грудь. Впервые это случилось в тот день, когда Оливер явился в гостиницу, грязный и грозный, и полез мыться. Теперь он выглядел не грозным, а… возбуждающим, полным жизни и мужественности. Эдвин не торопясь расстегнул молнию на ее платье, оно упало к ногам, и на Долорес не осталось ничего, кроме прелестных кружевных лифчика и трусиков — новеньких и очень дорогих. Покупая их, она испытывала одновременно удовольствие и неловкость. Долорес нравилось, как выглядели на ней эти вещи; в конце концов, она не была старухой и при желании могла бы носить сексуальное белье.
Когда Эдвин собрался снять с нее лифчик, у Долорес безумно заколотилось сердце. Она не хотела, чтобы Оливер видел ее полностью обнаженной; пусть сначала погасит этот проклятый свет!
Эдвин, не отрывавшийся от ее губ, потянулся к застежке лифчика, и Долорес сжалась, стараясь избежать прикосновения его теплых пальцев.
— Пожалуйста, — прошептала она, — выключи свет…
— Я хочу видеть тебя.
— Пожалуйста…
Эдвин протянул руку и сделал так, как она просила.
— Почему?
Губы Эдвина прикоснулись к ее шее.
— Потому что он смущает меня. — Она проглотила слюну. — Как-никак, мне не двадцать лет.
Он засмеялся.
— Не морочь мне голову!
— Не смейся надо мной…
— Может, напомнить, что мне тоже не двадцать? — Горячие губы припали к ее груди над полоской лифчика.
— У мужчин все по-другому. С годами они становятся более… мужественными, интересными и притягательными.
— Ты что, против равноправия полов?
— Но это правда… По крайней мере, так все считают…
— Забудь о том, что считают другие… — Он поцеловал ее в щеку, в висок. — Лично я думаю, что ты прекрасна и желанна, и такой ты была для меня с первого взгляда. — Горячие губы подбирались к ее уху. — Ты достойна любви, преклонения… Долорес, я давно хочу тебя, и ничто в мире не может изменить это, тем более какой-то ночник.
Он был слишком добр, чтобы сказать правду… Долорес вздохнула.
— Ты преувеличиваешь, Эд… Ох, не знаю… Наверно, тебе следовало бы…
Эдвин зажал ей рот поцелуем, расстегнул лифчик, отбросил его в сторону и легонько сжал выпущенные на свободу груди.
— Какая у тебя чудесная кожа… нежная, теплая… — прошептал он.
С лихорадочно бьющимся сердцем Долорес застыла, ощущая, как мужские руки скользнули по ее талии и бедрам и сняли с нее трусики. Эдвин поднял ее, опустил на кровать, а потом сбросил с себя остатки одежды.
Она с волнением следила за его худощавым, сильным телом, которое освещали врывавшиеся в комнату лунные лучи.
Он не прикасался к Долорес, только смотрел на нее сверху вниз и улыбался, и от этого она чувствовала себя так, словно стоит голая на виду у всего света.
Она всей кожей ощущала излучаемое Эдвином тепло, чувствовала, как ее окутывает его сексуальная мощь, и постепенно раскрывалась ему навстречу.
— Расслабься… — прошептал Эдвин и начал ласкать ее одними руками. Он гладил ее живот и изгиб бедра. — Мне так нравится прикасаться к тебе. Ты такая нежная, такая женственная… — Его голос звучал еле слышно, слова радовали слух. Упиваясь этими звуками, Долорес чувствовала, как в ней пышным цветом расцветает желание. А затем к рукам присоединился даривший наслаждение рот: губы Эдвина целовали ее груди, язык дразнил соски… У Долорес начало покалывать все тело, и она затаила дыхание; это было чудесно, ни с чем не сравнимое чувство.
Его руки и губы вершили чудо… Она тихонько вздохнула, забыв обо всем, кроме отчаянного желания прикоснуться к Эдвину, почувствовать тепло его тела.
Это желание было таким безумным и таким нестерпимым, что от него кружилась голова. А затем в мозгу молнией вспыхнуло: это наконец случилось, ее тело содрогается от сладострастия, потому что она хочет этого мужчину всем своим существом. Она потянулась к Эдвину, крепко прижалась к нему и ощутила прикосновение его пламенной кожи. С тихим стоном Долорес нашла его рот и жадно припала к нему.
Этот поцелуй был похож на взрыв. Сознание, время, пространство исчезли. Остались только огонь и жар.
Мысли дико плясали, кровь кипела, тело двигалось в древнейшем на свете ритме, перед глазами плыли цветные круги. Какая нежная пытка, какая сладкая мука…
— Долорес… — хрипло прошептал Эдвин, слегка отстранился и, тяжело и часто дыша, пытливо посмотрел в ее глаза. Его тело напряглось.
Она видела в этом взгляде голод, страсть… и нежность. Он ласково убрал с ее лба влажную прядь волос, и этого Долорес уже не выдержала.
— Я хотел, чтобы это тянулось долго, — все еще слегка задыхаясь, сказал Оливер. Уголок его рта предательски пополз вверх. — Но… ничего не могу с собой поделать…
— Я тоже… — пробормотала Долорес, чувствуя, как ее тело изнывает и содрогается от желания, и прикоснулась ладонью к его влажному, теплому лицу. — Хочу тебя до боли, — страстно прошептала она. — Я не знала, что могу так хотеть, что способна на такое…
Эдвин негромко ахнул, прижался к ее губам и ритмично задвигался. Она чувствовала себя наполненной. Наполненной им, любовью и неистовым, яростным желанием.
— О, — стонала она. — О, о-о… — И это наконец случилось. Любовников подхватил ураган, унес в небеса… А потом они вцепились друг в друга и кувырком полетели в бездонную пропасть…
Измученные, переполненные наслаждением, они лежали в объятиях друг друга на смятых простынях. Долорес никогда не чувствовала себя более счастливой.
