всерьез показалось, будто раздавлена грудмощный как младенец, едва-едва различая доносившиеся тонкоголосые вопли. Встряхнувшись от этого звука, Николас медленно подтянул под себя колени и привстал, отчаянно цепляясь за леер.
Где-то за бортом голосил матрос, но добраться до него можно было только на четвереньках, придерживаясь за натянутые штормовые тросики. Часть леерного ограждения была сорвана и свешивалась наружу – за неето и уцепился несчастный. Подхваченный ветром, матрос, должно быть, всем своим весом угодил на релинг, снес его и теперь висел, зацепившись одной, согнутой в локте рукой, потому что другую руку ему вывернуло в плечевом суставе и она болталась по ветру в каком-то безумном приветствии. Матрос увидел Николаса и еще шире разинул вопящий рот, где виднелись пеньки сколотых передних зубов, перемазанные багрянцем, словно он только что сжевал полгорсти черной смородины.
Ник лег на живот и протянул ему руку, но в этот миг налетел еще один сильный шквал и выдернул поврежденную секцию ограждения из борта – вместе с вцепившимся в нее человеком. Они мигом исчезли в слепящей белой мгле.
Николаса выволокло на самый край. Изо всех сил он ухватился за соседнюю стойку и понял, что она тоже начинает гнуться и выворачиваться с корнем. Привстав на колени, чуть ли не срывая ногти, корябавшие палубу, он пополз от манящего разрыва, а ветер хлестал по лицу, ослепляя и не давая вздохнуть. Ник на ощупь добрался до кормового кнехта и, словно пылкий любовник, обхватил ледяную чугунную тумбу обеими руками, после чего вытошнил морской водой, которую ветер вбивал в ноздри, рот и глотку.
По-прежнему ослепленный, Николас зашарил в поисках плетеной стали главного буксирного каната «Колдуна». Есть! Пальцами одной руки не обхватишь... да, это он! В душе встрепенулась надежда.
Канат по-прежнему на месте, заведен на кнехт и дополнительно закреплен дюжиной нейлоновых строп. Николас пополз вдоль буксира – и тут же понял, что радость оказалась преждевременной. Нет натяжения. У оконечности палубы буксир просто свисал за кормовой срез, а не уходил нитью в белизну, где их должен был придерживать «Колдун», играя роль своеобразного плавучего якоря.
Да, произошло именно то, чего Николас так боялся: шторм оказался слишком силен, и стальной канат лопнул, как хлопчатобумажная нитка. Лишенный управления «Золотой рассвет» болтался сам по себе, быстро загоняемый диким ветром на берег. лег на палубу, цепляясь ослабевшими руками за обрывок буксира. Ветер хотел скинуть его за борт, пузырем раздувал штормовую робу и хлестал по лицу. Как просто было бы сейчас разжать пальцы, а там будь что будет... Потребовалась вся сила воли, чтобы подавить самоубийственный позыв.
Медленно, как искалеченное насекомое, Ник переполз через комингс разбитого дверного проема в центральный проход кормовой надстройки – но буря не хотела так просто его отпускать. Ветер метался по коридору, ревел, швырялся дождем и морской водой, заливая настил и вынуждая хвататься за что попало пьяными, нескоординированными движениями.
После такого неистовства лифтовая кабинка показалась тихой и умиротворяющей, как алтарь кафедрального собора. Ник посмотрел в настенное зеркало: глаза чуть ли не сочились кровью из-за соли и воды, щеки и губы вспухли и покрылись багровыми пятнами, словно по лицу несколько раз прошлись наждаком. Он осторожно коснулся носа, потрогал рот – онемели, потеряли чувствительность.
Лифтовые двери распахнулись, и Николас ввалился на ходовой мостик. Люди, сгрудившиеся вокруг штурманского стола, не двинулись с места, только повернули головы. Он добрался до них и вцепился в штормовую планку. Все молчали, разглядывая его физиономию.
– Мы потеряли человека, – прохрипел Ник. В глотке саднило и першило от соли и усталости. – Упал за борт. Снесло ветром.
Но и сейчас никто не двинулся с места, не произнес ни слова. Николас раскашлялся, мучаясь болью в легких из-за воды, которой он наглотался. Как только спазм прошел, Ник продолжил:
– Буксир оборван. Мы теперь сами по себе – в таких условиях «Колдун» не сможет завести новый канат.
Как по команде, все головы повернулись в сторону обзорных окон, к непроницаемой стремительной белизне, что бушевала за стеклом, подсвечиваясь изнутри вспышками молний.
Николас первым стряхнул оцепенение и достал картонную коробку с сигнальными факелами из шкафчика, закрепленного над штурманским столом. Сорвав пломбу, высыпал содержимое на столешницу. Факелы напоминали собой круглые динамитные шашки – водонепроницаемые цилиндры из плотной вощеной бумаги. Если такой цилиндр зажечь, дернув за шнур в донной части, то он начнет извергать алое пламя, которое не погаснет даже под водой.
Николас рассовал полдюжины фальшфейеров по внутренним карманам штормовой робы. Нас выбросит на берег часа через два, и танкер сразу же начнет разваливаться.
Ник сделал паузу, вглядываясь в их лица. Похоже, только Дункан не осознавал всей опасности ситуации – он взял со стола несколько фальшфейеров и вопросительно смотрел на Николаса.
– Действовать по моей команде, – распорядился Ник. – Как только мы пересечем глубинную отметку в двадцать саженей и коснемся дна, вы оставляете судно. Попробуйте спустить спасательный плот. Есть шансы, что ветром вас прибьет к берегу.
Ник вновь сделал паузу и по лицам Рандла и двух оставшихся матросов прочитал их мысли: они отлично понимали, насколько малы такие шансы.
– У вас на все про все двадцать минут. К этому времени начнут разламываться нефтяные гондолы. – Ему не хотелось звучать мелодраматически, и он замялся в поисках подходящих слов. Увы, ничего менее театрального на ум не приходило. – Как только расколется первый резервуар, я подожгу нефть фальшфейером.
– Господи!.. – Рандл поперхнулся богохульством, когда ветер-цензор хлестнул его по губам. Но капитан не сдавался и повысил голос. – Миллион тонн! Да это же... это...
– ...Лучше, чем мегатонное пятно нефти в Гольфстриме, – устало закончил за него Николас.
– Вы не оставляете шансов ни себе, ни нам. Мегатонна... Да это же атомная бомба... – Лицо Рандла побелело, капитана затрясло. – Не имеете права!
– Тогда придумайте что-нибудь получше. – Ник пожал плечами и двинулся в радиорубку. Все проводили его глазами, затем Дункан опустил взгляд на фальшфейеры – и через секунду принялся торопливо распихивать их по карманам спасательного жилета.
Оказавшись в радиорубке, Ник спокойно сказал в микрофон:
– «Морская ведьма», ответьте «Золотому рассвету»... «Морская ведьма», на связь...
Только шуршание и гул атмосферы.
– «Колдун», говорит «Золотой рассвет». Повторяю, «Колдуна» вызывает «Золотой рассвет».
Что-то новое проявилось в реве ветра, где-то что-то треснуло, и вся надстройка затряслась крупной дрожью. Похоже, танкер начинал разваливаться – его не проектировали на подобные ветровые нагрузки. управления: под килем было семьдесят саженей, шторм хлестал и гнал судно на берег.
– «Морская ведьма», на связь, – взывал Николас с отрешенностью отчаяния. – Говорит «Золотой рассвет». Кто-нибудь слышит меня?
Ветер еще раз врезал по танкеру, и тот застонал, накренившись от чудовищного удара.
– «Колдун», на связь...
Тем временем Рандл по штормовому поручню добрался до приборов, которые следили за состоянием карго. Он искал признаки повреждения нефтеналивных гондол.
«По крайней мере не потерял голову», – подумал Николас, следя за капитаном. Эхолот показывал шестьдесят восемь саженей.
Рандл медленно выпрямился, обернулся и хотел что-то сказать, но его опередила очередная ветровая атака.
Нику показалось, что по животу врезали гирей – настолько плотным и жестким вышел удар. Словно обрушилась гора, сорвалась лавина... Пришедшая извне звуковая волна вынесла лобовые обзорные окна вместе с рамами.
Взрывное облако осколков окутало капитана, который стоял возле пульта, прямо на линии удара. В одно мгновение Рандлу начисто срезало голову стеклянной гильотиной. Тело рухнуло на колени, завалилось, и пульсирующий брандспойт перерубленной шеи принялся изливаться кровью, которую подхватила
