Ник показал на фонтан, блеснувший золотистыми искрами в низком вечернем солнце, где-то милях в двух за форштевнем.
– Ого! Так ведь это Balaenoptera musculus!
– Придется поверить вам на слово, доктор Сильвер, хотя для меня это по-прежнему просто голубой кит, – усмехнулся Ник, и девушка на миг смутилась.
– Извините. У меня и в мыслях не было хвастаться своей научной эрудицией... нистых горбов которого опять забил китовый фонтан – далекий, эфемерный столп брызг и одиночества.
– Один, – прошептала она, – только один... – Голос ее потерял былую восторженность. – Их так мало осталось... Как знать, может, этот кит вообще последний, которого нам доведется увидеть...
– Да, их сейчас так немного, что они не способны найти друг друга в громадном океане, чтобы создать семью, завести детенышей.
У Ника тоже пропала улыбка; они вновь стали говорить про море, о том, как с ним связана вся их жизнь, как их беспокоит то, что вытворяет с океаном человек...
– Когда марксисты Мозамбика вырвали у португальцев бразды правления страной, они позволили Советам прислать драгеры – не траулеры, а драгеры, типа землечерпалок – в залив Делагоа. То есть прошлись землесосом по водорослям латеральной зоны, главнейшему нерестилищу мозамбикских креветок. Получили улов с тысячу тонн – и навсегда уничтожили места для размножения, а вместе с ними и весь этот биологический вид. Всего за полгода... – Голос ее дрожал от возмущения. – Два месяца назад австралийцы в своих территориальных водах задержали японский траулер. В трюмных холодильниках обнаружили мясо ста двадцати тысяч гигантских гребешков, которые команда стальными ломами сбила с барьерных рифов. В среднем популяция гребешков на одном рифе не превышает двадцати тысяч. Это означает, что за одну- единственную вылазку они ободрали как минимум шесть океанских рифов, а капитан отделался лишь штрафом в тысячу фунтов.
– Кстати, как раз японцы отработали методику так называемого ярусного лова, – кивнул Ник. – Устраивается длиннейшая плавучая леса, к ней подвешиваются специально сконструированные крючья, и все это хозяйство размещают поперек миграционных маршрутов крупных пелагических рыб, которые кормятся у поверхности: тунец, марлин... Выметают косяки подчистую, до последней рыбешки.
– Но ведь нельзя же сокращать популяцию ниже определенного предела. – Саманта подняла глаза на Ника. Сейчас она казалась гораздо старше своего возраста. – Смотрите, что люди сделали с китами...
Они обернулись к окну мостика, надеясь хотя бы еще разок увидеть добродушного великана, ныне обреченного на вымирание. Посмотреть на очередное существо, которому суждено исчезнуть из моря. хотели подписывать конвенцию, пока в океане оставалось достаточно голубых китов, чтобы их промысел приносил экономическую выгоду. А потом, видите ли, надумали. Стоило остаться жалким двум-трем тысячам особей, как они вдруг подписать решили...
– И тут же взялись за сейвалов, сельдяных китов и малых полосатиков. Теперь их тоже будут загонять в небытие.
Они стояли бок о бок, уставившись на странное, залитое солнцем ночное море, тщетно выискивая искорку жизни среди водяного безбрежья. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Ник поднял руку и уже готов был опустить ее на плечи Саманты – древнее как мир защитно-покровительственное отношение мужчины к женщине, – но вовремя спохватился. Впрочем, девушка почувствовала это движение и замерла, немножко даже наклонившись к нему в ожидании, однако Ник в последнюю секунду шагнул в сторону – вскинутая рука упала на кожух радара. Лишь в этот миг Саманта поняла, насколько сильно ей хотелось, чтобы он ее коснулся. Но нет, до самого конца вахты он отказывался преступить некие физические границы, которые, судя по всему, сам для себя установил.
Следующим вечером она отмахнулась от назойливых приглашений заглянуть в кубрик и после ужина выжидательно уселась у себя в каюте, приоткрыв дверь на пару сантиметров, чтобы не пропустить момент, когда Тим Грэхем весело поскачет вниз по трапу, освобожденный от вахты в очередной раз. Как только третий помощник вошел в кают-компанию, Саманта выскользнула из каюты и легко взбежала на мостик.
Не прошло и пары минут после того, как Ник принял на себя дежурство, а девушка тут как тут. Шкипер сам удивился, насколько приятным было вновь оказаться с ней вместе. Они улыбнулись друг другу, как школьники-сорванцы, задумавшие веселую проделку.
Солнце и не думало садиться; неподалеку от буксира появился один из столообразных айсбергов, и девушка привлекала внимание Ника к полоске грязи, которая выделялась на белоснежном льду, как кольцо, оставшееся на стенке ванной после того как в ней искупался трубочист.
– Парафин, – сказала Саманта, – в смеси с нерастворимыми углеводородами.
– Да нет, – мотнул он головой, – это просто такой слой во льду. Темный.
– Нефть, – твердо возразила она. – Мазут. Я сама брала пробы. Одна из тех причин, по которым я решила пойти гидом на «Золотом авантюристе». Мне нужно узнать море, так сказать, из первых рук. Они проходят гораздо севернее.
– Берег залива Шеклтона чуть ли не по щиколотку усыпан парафиновыми комьями, а галька черна от мазута. На мысе Тревоги нашли мертвых и умирающих пингвинов, угодивших в нефтяное пятно в пределах пятидесяти миль от этого Богом забытого берега.
– Да бросьте, в это даже трудно... – начал было Ник, и девушка резко взмахнула рукой.
– Вот именно! – воскликнула она. – Никто и верить не желает! Все просто проходят как бы стороной, словно мимо очередной жертвы ограбления, лежащей на тротуаре.
– Вы правы, – нехотя признал Ник. – Мало кого это заботит.
– Несколько дохлых пингвинов, черные вязкие комки, липнущие к ступням на пляже. Подумаешь! Разве это причина поднимать крик... Но дело-то в том, что по-настоящему страшным являются как раз невидимые глазу вещи. Миллионы тонн токсичных углеводородов, растворенных в океанской воде, убивают медленно, исподтишка, но столь же беспощадно. Вот чего надо пугаться, Николас!
Девушка впервые назвала его по имени, и этот факт не прошел незамеченным для обоих. Они вновь замолчали, сумрачно разглядывая крупный айсберг, который неторопливо таял за кормой. Солнце разукрасило его поверхность легчайшими оттенками розового и мечтательно-голубого – однако черная полоса ядовитой грязи портила все впечатление.
– Мир вынужден использовать ископаемое топливо, и мы, моряки, должны его транспортировать, – наконец пробормотал он.
– Но не такой же ценой! В глазах торгашей только и светится что прибыль, а рискам ноль внимания! Ведь есть же масса наглядных примеров: скажем, жадный, бездумный, хищнический способ, которым человек уничтожил кита. Ну нельзя все делать ценой превращения океана в гнилое, смердящее болото!
– Конечно, есть беспринципные деляги... – примирительно кивнул Ник, однако сердитая Саманта не дала ему договорить.
– Суда выходят в море под флагами незнамо каких стран, неподконтрольные, построенные по опасным стандартам, оборудованные единственным котлом... – Девушка сыпала обвинениями, на которые Нику нечего было ответить. Вот он и молчал. – И будто этого мало, дали «зеленый свет» зимнему танкерному маршруту вокруг мыса Доброй Надежды, чтобы за сезон перевозить на пятьдесят тысяч тонн сырой нефти побольше. Через пустили перегруженные танкеры!
– Да, это уже чистой воды преступление, – согласился он.
– А ведь вы сами были председателем совета директоров «Флотилии Кристи» и даже имели своего представителя в координационном совете!
И вот тут-то она поняла, что допустила прокол. Мгновенно, безо всякого перехода, Ник рассвирепел – и не на шутку. Красноватая полумгла ходового мостика, казалось, начала потрескивать от его гнева, будто воздух пропитался статическим электричеством. Девушку пронзил безотчетный, но вполне обоснованный и реальный страх. Она слишком увлеклась и забыла, с кем имеет дело.
Впрочем, он просто повернулся к ней спиной, затем неторопливо обошел мостик, с особой тщательностью проверяя показания каждого прибора и индикатора, после чего остановился в дальнем крыле и прикурил сигару. Саманту так и подмывало ляпнуть что-то наивно-примирительное, но какой-то инстинкт приказывал держать рот на замке. Ник не из тех, кто уважает компромисс или отступление.
