второго по счету черничного кекса.
— Зачем ты это делаешь? — спросила Зора, вернувшись на свое место между братьями.
— Мне нравится
Зора повернулась спиной к Леви для более доверительной беседы с Джеромом.
— Забавно, что ты вспомнил тот концерт. А парня помнишь? — спросила она, рассеянно постукивая пальцами по стакану и делая вид, что этот вопрос пришел ей в голову только что. — Парня, который решил, что я стащила его плеер?
— Конечно, помню.
— Теперь он учится вместе со мной. У Клер.
— У Клер? Парень из парка?
— Оказалось, что он замечательный лирик. Мы слушали его в «Остановке» всем классом, мы все сбежались на него посмотреть, а потом Клер пригласила его к нам. Он был уже на двух занятиях.
Джером заглянул в свою чашку.
— Странноприимица Клер… Ей бы о себе позаботиться.
— В общем, оказалось, что он потрясающий парень, — перебила Джерома Зора. — И я подумала, что, может быть, тебе будет интересно его послушать… познакомиться с его нарративной поэзией. Я сказала ему, что ты, наверное, захочешь пригласить его в гости, поскольку он очень талантлив и…
— Парень как парень, — встрял Леви.
Зора обернулась.
— Не можешь справиться с завистью?
Она вновь переключилась на Джерома и пояснила:
— Леви и - что это была за компания? — в общем, Леви и группа парней, на которых он наткнулся в порту, едва они сошли с корабля, выступали в «Остановке», и Карл их обскакал. Уничтожил. Бедняга Леви, он страдает.
— Ничего подобного, — очень спокойно, не повышая голоса, сказал Леви. — Карл молодец, никто не спорит.
— Вот именно. И кончим на этом.
— Просто он из тех рэпперов, которые нравятся белым.
— Перестань! Это мелко.
Леви пожал плечами.
— Это правда. Он не дикует, не пасет тараканов, за хмары не ломится, — сказал Леви, смакуя речь, темную не только его близким, но и 99 процентам населения Земли. — Он не чует, как парни с восточного побережья, что там затевается на западном. За моими ребятами — беды людей, а за этим пижоном — голый словарный запас.
— Извини, но… — Джером тряхнул головой, чтобы вернуть себе ясность мысли. — Почему я должен куда-то его приглашать?
Зора оторопела.
— Ты ничего не должен. Просто… ты только вернулся, я думала, несколько новых друзей тебе не повредят, и, возможно…
— Я сам найду себе друзей, хорошо?
— Как знаешь.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Дулась Зора всегда угнетающе — ее грозное молчание стоило любого надсадного крика. Покончить с ее угрюмостью можно было, либо извинившись, либо проглотив подсунутую Зорой ядовитую пилюлю в красивой обертке.
— В общем, есть и хорошие вести — мама стала чаще выбираться из дома, — сказала Зора, снимая ложечкой пенку со своего мокко. — Думаю, для нее это как глоток свежего воздуха. Она видит людей и все такое.
— Здорово. Я так хотел, чтобы она с кем-нибудь общалась.
— Она и общается. — Зора всосала пенку с ложки. — С Карлин Кипе. Можешь себе представить?
Вот вам, пожалуйста, змеиный сюрприз Зоры. Джером поднес кофе к губам и неторопливо отхлебнул, прежде чем ответить.
— Я знаю. Мама говорила.
— Да? Ну вот… Похоже, они решили тут осесть всей семьей. Я про Кипсов. Один только сын не с ними, но, кажется, он приедет сюда венчаться. А лекции Монти начнутся после Рождества.
— Майкл? — воскликнул Джером с глубокой теплотой в голосе. — Да ты что! И на ком он женится?
Зора нетерпеливо мотнула головой. Не к тому она вела разговор.
— Не знаю. На какой-то христианке.
Джером резко и твердо поставил чашку на стол. Зора проверила и убедилась, что опасный аксессуар, который то носил, то не носил Джером, в настоящий момент был при нем: на шее брата висел золотой крестик.
— Папа хочет помешать Монти, — затараторила она. — Обвинить его в нетерпимости и не дать прочесть курс. Он требует, чтобы ему предоставили текст лекций Монти, прежде чем они начнутся, — надеется уличить сэра Кипса в гомофобии. Не думаю, что у папы это получится. Я желаю ему удачи, но Монти — крепкий орешек. Пока мы знаем только название курса. Это что-то с чем - то. Просто прелесть.
Джером молчал. Он смотрел, как ветер взрывает поверхность маленького паркового озера: оно вспухало и колыхалось, словно ванна, в которую снова и снова, с обоих концов, ныряют два толстяка.
— «Университетская этика — двоеточие — долой либерализм из artes liberales». Прелесть, правда?
Джером одернул рукава своего длинного черного плаща. Сначала один рукав, потом другой. Прижал края манжет указательными пальцами, поднес кулаки - клипсы к лицу и подпер ими щеки.
— А Виктория? — спросил он.
— Ммм… а что Виктория? — невинно осведомилась Зора, хотя играть в невинность было поздно.
В мягком голосе Джерома послышались дальние раскаты грома:
— Ты с
Зора от «радости» отреклась, Джером на «радости» настаивал. Начался типичный семейный спор об оттенках слов и интонаций, в котором ничего нельзя ни опровергнуть, ни доказать.
— Поверь, — резко сказала Зора, чтобы положить конец препирательству, — меня вовсе не радует мысль о Виктории Кипе. Что тут радостного? Мы с ней вместе слушаем лекции. Папины лекции. Она могла выбрать любой из классов первого курса, но нет — она предпочла семинар второкурсников. Это нормально?
Джером улыбнулся.
— Ничего смешного. И зачем она к нам ходит? Ее роль чисто декоративная.
Джером взглянул на сестру, давая понять, что ждет от нее большего. Этот взгляд был знаком ей с детства, и она защитилась от него так же, как всегда, — нападением.
— Извини, но она мне не нравится. Зачем я буду делать вид, что это не так, когда это так. Она меня раздражает. Типичная смазливая пустышка, чей девиз: «красота — страшная сила». Прочла одну книгу Барта и думает спрятаться за ней. Она только и делает, что цитирует Барта. Вот тоска! А чуть жареным запахнет, тут же пускает в ход свои чары. Это отвратительно. К тому же за ней вечно ходит хвост ухажеров. Не то чтобы я против: выглядит это, конечно, смешно, но чем бы дитя не тешилось… Однако какого черта она стопорит работу класса своими бессмысленными вопросами? И еще нос задирает. Как она задирает нос! Тебе повезло, что ты в отъезде.
В лице Джерома отразилось страдание. Он терпеть не мог, когда при нем кого-нибудь поливали грязью.
