и глотать, чтобы не захлебнуться льющуюся жидкостью, которая оказалась крепкой брагой.
Посчитав, что достаточно, они как по команде отпустили мои руки и отскочили от стола.
— Всё, ти пьияный. Ти напилься на дижурстве и тибе можно судить и в дисбат, — Старший азеров с превосходством смотрел на меня, считая что я был напуган и сломлен. Мне действительно брага ударила в голову, но в тоже время я был злой донельзя и всё уже было до лампочки.
— Ладно, скоты. В драку не полезу вас больше, но мне всё по фиг. Сейчас пойду к командиру полка и всё доложу, — я слез со стола и пошатнулся, а азера быстро нацепили на мою руку какие то посредственные часы.
— Иди, гавари, ти сам напилься, ти сам с нами поминялься часами… вот они сивидетели, они всиё скажут, — старший азер открыл дверь каптёрки, — иди…
Я вышел из казармы четвёртого дивизиона и сразу же направился в свою казарму, где в расположении взвода, на кровати лежал старший сержант Бушмелев, читая затрёпанную книжку.
— Товарищ старший сержант…, — дальше я рассказал замкомвзводу, что произошло со мной в каптёрке азеров. Гера задумался на минуту, потом поднялся с кровати.
— Мда…, пойдём, покажешь.
В четвёртом дивизионе показал на знакомую каптёрку и Бушмелев решительно распахнул дверь, кинув через плечо: — Останься здесь и не заходи….
Сначала за дверью было тихо, доносилось лишь неразборчивое бубнение, потом что то громко и продолжительно загрохотало, послышались неистовые крики, а через секунд сорок всё затихло.
— Цеханович, заходи, — послышалась команда замкомвзода из — за двери.
Открывшиеся картина порадовала меня. Посередине каптёрки в боксёрской стойке стоял взбудораженный Бушмелев и со злобой смотрел на валяющихся в разных позах на полу азеров. Главарь, наверно, получил в челюсть первым и сейчас лежал в углу в глубоком нокдауне. Двое слепо ползали по полу в другом углу, постоянно натыкаясь друг на друга, оставляя на половицах ручейки крови, обильно вытекающую изо рта и носа. Ещё один сжавшись в комок валялся в стороне и стонал, сильно держась обеими руками за яйца. Последний, с сизой рожей, также был в отрубе. Бушмелеву тоже досталось: по подбородку стекала тонкая струйка крови из разбитой губы, а левое, распухшее ухо, странно оттопырилось в сторону.
— Иди, забирай свои часы, — я прошёл в угол, нагнулся над приходящим в себя азером и расстегнул ремешок часов на руке главаря, а вспомнив как эта сволочь издевательски разговаривала со мной и была уверена, что никто за меня не вступиться — коротко размахнулся и ударил его в глаз.
В расположении взвода старший сержант секунд тридцать задумчиво и с серьёзным видом разглядывал себя в зеркало, а потом вдруг весело рассмеялся: — А ничего я подрался. Пойду по ржу с Николаевым, а ты Цеханович иди и ложись спать. Для тебя дежурство закончилось.
На следующий день меня вызвал к себе командир батареи.
— Цеханович, покажи часы, — я молча расстегнул ремешок и положил часы на стол комбата.
— Да, знатные часики. Даже у меня, у командира батареи, таких нет, — Климович с удовольствием крутил часы, разглядывая их с разных сторон.
— Экспериментальный выпуск, товарищ капитан, — счёл нужным уточнить я.
— Красивый, красивые… Короче, Цеханович, чтобы у тебя и впредь не было проблем с часами я у тебя их забираю на хранение, а когда ты выпустишься я их возвращаю, а то тебе покоя не дадут….
— Нет, товарищ капитан, я теперь научен… Сам разберусь.
Комбат долгим взглядом посмотрел на меня и вернул часы: — Что ж, это мужское решение. Но всё таки смотри — прижмёт. Неси….
Вечерняя поверка шла своим ходом и подходила концу, когда хлопнула входная дверь и в расположение зашёл сержант с восьмой батареи. Высокий, крепкого телосложения. Форма всегда на нём сидела как влитая и он привлекал взгляды тем армейским щегольством и шиком, с каким её умело носили старослужащие военнослужащие. Но одновременно в нём было и что то неприятное, заставляющее сторониться его. Сержант остановился около дневального, держа руки в карманах, и долгим взглядом оглядел строй.
У меня непонятно с чего ёкнуло сердце: — За часами, точно…, — и незаметно стал снимать часы с руки.
Сержант задал какой то вопрос дневальному и тот подбородком мотнул в сторону нашего взвода: — Точно, ко мне.
Старшина Николаев отдал последние распоряжения и, распустив строй, с улыбкой направился к высокому сержанту и поздоровавшись за руку, они скрылись в каптёрке.
Я немного успокоился, но остатки тревоги всё равно плескались на дне души, а когда в расположении взвода появился дневальный и сказал — Иди, тебя в сушилку старшина зовёт, — она поднялась с новой силой.
— Чёрта с два они у меня часы заберут….
Сушилка встретила ярким светом, сухим жаром и специфическими запахами. Старшина и сержант сидели на табуретках около стола, где стоял чайник, открытая пачка чая, кулёк с пряниками, сахар и кружки. Обстановка была спокойная, даже доброжелательная.
Доложился о прибытии и сержант тут же встал с табуретки и подошёл ко мне: — Курсант, покажи часы.
— Товарищ сержант, это мои часы, подарок матери и я не собираюсь их никому показывать, — твёрдо ответил сержанту, глядя ему прямо в глаза.
Глаза сержанта вздрогнули в мимолётном удивлении, сузились и он, не говоря ни слова, коротко размахнувшись, сильно ударил меня в челюсть и я кубарем полетел в дальний угол сушилки.
Обида, злость, ненависть, мгновенно всколыхнувшись, подняла мутную волну жажды мщения, которая захлестнула меня и смыла все тормоза. Бешено взревев, вскочил на ноги, схватил стоявший в углу металлический лом и, высоко подняв его над головой, ринулся на обидчика.
— Убью, обоих сволочи… Пойду и сдамся. Мне теперь всё по х…..
Я летел на замершего в изумлении сержанта, который совершенно не ожидал такой ответной реакции, а Николаев, открыв рот в растерянности, неподвижно сидел на табуретке и с ужасом смотрел, как лом опускался на голову моего противника. Но тому повезло: в пылу жажды расправы я не учёл размеры сушилки и лом, описав половину смертоносной дуги, противоположным концом зацепил за конструкцию для сушки валенок и сила инерции вырвала орудие мщения из моих рук. Громкий, металлический стук упавшего на бетон лома, отрезвил всех и я остановился. Сержант, поняв что он только что избежал смерти, внезапно тонким от испуга голосом заорал: — Да, ты что охерел что ли, курсант? — И угрожающе стал надвигаться на меня.
— Да, охерел… Сейчас пойду к дежурному по полку и напишу на вас рапорт командиру полка о грабеже. Пусть с вами военная прокуратура разбирается…. Задолбали, скоты, — сержант тут же остановился и, опустив кулаки, растерянно повернулся к старшине и уже другим тоном протянул.
— Николаев, да он у тебя совсем оборзел…
Сержант да и я думали, что старшина сейчас тоже наедет на меня, поддерживая своего товарища, но к моему великому удивлению Николаев резво вскочил с табуретки и коротким, хлёстким боксёрским ударом завалил сержанта на пол, разбив в кровь губы. Потом схватил его за грудки, поднял и затряс того, как тряпичную куклу.
— Это ты, Андрюха, охерел. На хрен мне из — за этих часов нужно по прокуратурам перед дембелем мотаться… Пошёл вон отсюда и чтобы ты про эти часы забыл….
Сержант как ошпаренный выскочил из сушилки, а Николаев обессилено сел обратно на табуретку и в помещении повисла напряжённая тишина. Я всё ещё взбудораженный и возбуждённый стоял молча, лихорадочно щупая пальцами челюсть и, слегка ею двигая, пытался понять — Не сломал ли он мне её? Но вроде бы ничего, хотя удар был сильный.
— Ладно, иди Цеханович спать, — нарушил наконец молчание старший сержант, — больше к тебе и к твоим часам приставать никто не будет. Я тебе это обещаю…
Выйдя из сушилки, я остановился, сжимая и разжимая кулаки, около тумбочки дневального, где в удивлении сгрудился весь суточный наряд.
