— Боря, это ты что ли сержанту вмочил? — Со священным ужасом задали мне вопрос товарищи. Но меня всё ещё колотило и я боялся вообще что то говорить, опасаясь дрожи в голосе, поэтому махнул рукой и пошёл к своей койки.
Не знаю, что там рассказал наряд остальным, но утром о происшедшем знали все курсанты в батарее. И я ловил на себе любопытно — уважительные взгляды.
После завтрака Бушмелев отвёл меня в сторону и задал один единственный вопрос: — Ну и что?
Подоплёку вопроса понял и хотел было ответить дерзко, но я всё — таки уважал своего замкомвзвода поэтому спокойно ответил.
— Если, товарищ старший сержант, ещё кто то ко мне полезет — мало тому не покажется и в зависимости от обстоятельств или грохну того или сдам в прокуратуру. Всему есть предел.
— Хорошо и это правильное решение.
После обеда, постучавшись в дверь, я зашёл в канцелярию к командиру батареи.
— Товарищ капитан, возьмите на хранение. — И положил часы на стол перед комбатом.
Комбат откинулся на спинку стула и, помолчав, задумчиво произнёс: — Всё — таки доколупливаются до тебя. Ну, ладно, ладно… Есть над чем поработать.
До малого дембеля осталось 53 дня.
Глава семнадцатая
Весна как то сразу и обвалом вступила в свои права и от суровой зимы остались лишь воспоминания. Нет, конечно, весной пахло и в марте, но как то робко: немного таяло, было теплее, солнце светило ярче, воробьи чирикали веселее и громче. Но всё это было не то. А тут с начала апреля всё рухнуло: зазвенели ручьи, как то внезапно появился асфальт, он и раньше был, но был мёрзлым, заледенелым. А тут отогрелся и в обед над плацем, если присмотреться, можно было увидеть и зыбкое марево. Снег сошёл в несколько дней и теперь лишь грязные остатки сугробов чернели в затенённых местах, да ещё в лесу. Отогрелись и мы — курсанты. И как только с утра пригреет солнышко, с удовольствием ходили на улице без порядком надоевших бушлатов и шинелей.
Неделю назад полк уволил на дембель первого увольняемого и это оказался наш замкомвзвод старший сержант Бушмелев. Грустно было расставаться с сержантом и мы надеялись, что он с нами прослужит до нашего убытия, но командование полка решило в качестве поощрения уволить его раньше срока. Теперь во взводе полностью рулил Тетенов, но с уходом Бушмелева он как то сник и уже особо не выделывался и тому было несколько причин.
Мы уже были не теми молодыми и сопливыми. Даже если сравнивать нас какие мы были месяц назад и сегодня — то и то был виден качественный рывок вперёд. Мы были «рексами»: всё знали, всё умели — насколько это можно применить к нам.
Если Бушмелев держал взвод в кулаке, имел огромный и непрерикаемый авторитет среди курсантов. Держал и командовал справедливо, то теперь когда он ушёл не стало твёрдой руки. Мы, почувствовав близость выпуска, стали борзеть, огрызаться и Тетенов, не ощущая поддержки сзади, сдулся. Кинулся он за помощью к старшине Николаеву, но тот жёстко ему дал отповедь.
— Тетенов, я могу прийти во взвод и навести там порядок, но это будет неправильно. Ты сержант — ты и должен сам заломать этот взвод под себя. Иди и работай…
Мы борзели, но меру знали. Знали, что если перегнём в этом палку — придут старослужащие сержанты и мало нам не покажется.
Сдулся и ещё и оттого, что после нашего выпуска лейтенант Князев уже не будет заниматься подготовкой командиров орудий, а будет готовить специалистов на экипаж КШМ командиров батарей. Что такое КШМ и с чем её едят, мы не знали и ещё не видели её, но очень много про неё ходило восторженных слухов в среде курсантов. Поэтому Князев и подбирал к себе во взвод новых сержантов, в число которых входил Панков и я. Тетенова он отказался брать наотрез. Как то, выбрав момент, когда Тетенов попытался наехать на меня, я оглянулся кругом и, убедившись что нас никто не слышит, сказал ему: — Товарищ младший сержант, через месяц я буду таким же младшим сержантом, что и вы. В равном положении. Я ведь подойду и вспомню многое и задам вам кучу дурацких вопросов, после которых нам придётся просто подраться. И ведь то что вы делаете шесть раз подъём — переворотом, а я только один раз и то с разбегу не даст вам преимущества передо мной. Я просто начищу вам рожу — только уже на равных условиях. И буду чистить каждый раз, как буду вспоминать о разных неприятных моментах прошлой службы. Но такой скотиной каким вы были по отношению к нам, я не буду. У меня другой пример перед глазами был — старший сержант Бушмелев, сержант Крамаренко, старший сержант Николаев и другие нормальные сержанты…. Но вы только обратите внимание на то что я пока к вам обращаюсь на «Вы» — цените это и у вас есть ещё время задуматься, может быть подкорректировать своё поведение….
У младшего сержанта в глазах плеснулось возмущение, но тут же угасло. Тетенов помолчал, а потом с угрозой протянул: — Цеханович, не борзей… Ты забываешь, что до сержантского звания тебе ещё далеко, а за это время может многое случиться… Ты не боишься этого?
— Руки коротки… В отличии от вас, прежде чем вот так выступить, я просчитал ситуацию. Вы — никто и ничто. Да…, по мелочи можете напакостить, но не советую. А на крупное чего то у вас авторитета не хватит и духа. Так что предлагаю вам заключить вооружённый нейтралитет — вы меня не трогаете, а я сохраняю по отношению к вам лояльность. Естественно все требования по службе буду выполнять как положено….
На этом мы расстались и Тетенов больше ко мне не лез. Была правда опасность, что он подговорит своих дебильных друзей — сержантов с пятой батареи. Но пока всё было нормально.
После разборки, которую учинил Бушмелев с азерами, те ко мне не лезли, лишь резали издалека огненными взглядами, когда сталкивался с ними в столовой и тут же отводили глаза в сторону. А тут три дня тому назад послали меня старшим с группой курсантов нашего взвода к столовой обкалывать лёд с отмостки вокруг здания. Организовав работу, я и Володя Дуняшин, пошли в солдатскую чайную купить пряников и сгущёнки. Отоварившись, довольные от предстоящего удовольствия, мы расположились на пригретой солнцем полосе препятствий, за свинарником. Но вот получить удовольствие не успели. Из — за свинарника вывалили азера в том же составе и ещё один, который мелькал уже несколько дней в ихней компании и целенаправленно направились в нашу сторону.
— Володя, по моему нас сейчас будут бить, бить больно и возможно ногами по животу, а может и по морде, — горько констатировал я ситуацию.
— Боря, не ссы…., я сейчас вокруг кочегарки метнусь за нашими… Ты только время протяни и продержись, — Володя мигом соскочил и, прикрываясь препятствиями, умчался. А я остался сидеть на месте, спокойно потягивая из дырки в банке густое и сладкое сгущённое молоко. Но только вместо сладости в животе, ощущал холод и пустоту. Вокруг не было никого, кто мог бы прийти мне на помощь
— Блиннн, если начнут бить сразу, то пока прибегут наши, меня просто изуродуют, — тоскливо подумал я, глядя как неторопливо приближаются враги. В этом то и был весь страх: в их уверенности в неотвратимость своей мести, сладкой мести, когда толпой можно было унижать…. Бить сначала слегка, приводя своего обидчика всё в больший ужас от предстоящего и превращая его в амёбу, у которой нет уже никакого человеческого достоинства, гордости, а лишь одно — избежать наказания любым путём.
Я вполне натурально изобразил испуг и, суетливо вскочив с банкой сгущёнки в руке на ноги, прижался спиной к макету двухэтажного дома, чтобы не дать им окружить.
Азербайджанцы полукругом, молча окружили меня и незнакомый азер на хорошем русском языке, ядовито произнёс: — Ну что, сосунок попался… Долго мы ждали такого момента….
— Сразу бить не будут…, — мелькнула мысль и дрожащим голосом стал оправдываться, только бы протянуть время, пока не подскочат товарищи.
— Ребята…, парни…. Да я ведь ни причём…. Я ведь только Бушмелеву доложил, но не думал что он пойдёт разбираться…. Да я сам… только не бейте меня… я всё сделаю для вас…
На гражданке мне никогда не приходилось сталкиваться с другими национальностями. Вокруг меня всегда в подавляющем большинстве были русские, или те кого считал русскими и был воспитан на
