принципах нерушимой дружбы народов. Но в армии впервые столкнулся с таким явлением как землячества, которые были особенно сильны среди кавказцев. Самое интересное, когда их было в коллективе один, два, то это были вполне нормальные, адекватные парни, с которыми можно общаться и даже дружить. Но когда их становилось в подразделении 5 и более человек они превращались в спаянную национальную стаю и непонятно из каких глубин ихнего национального самосознания вдруг подымалась мутная волна самых поганых, низменных, ублюдочных черт. Чувствуя силу в стае, они начинали ставить в коллективе себя выше других, при этом относясь к окружающим с глубоким презрением. Ладно бы лишь только презрение, но они не упускали возможности и унизить любого, кто не принадлежал к их стае или не с подобрастием относился к ним. Так как мы русские никогда не тяготели к такой стадности и жили, служили сами по себе, были, если так это можно было выразиться — одиночками, то с особым рвениям они старались унизить нас. Учебные подразделения практически все были укомплектованы русскими и русскоязычными национальностями, проживающими на территории Российской Федерации, но выходцев из Северного Кавказа и из кавказских республик не было ни одного. Лишь в четвёртом дивизионе, который обслуживал учебный процесс нашего полка было много рядовых азербайджанцев. Такое впечатление что их вылавливали в диких горах, где отсутствует элементарные понятия человеческого общежития, нормальных взаимоотношений, какой — либо культуры и воспитания. Как человеческий материал это были малокультурные и малообразованные солдаты, как правило пять — шесть классов, а мы курсанты, все поголовно, имели за плечами десятилетку, что было одной из неосознанных ими причин ненавидеть нас — курсантов. Азера в солдатской иерархии занимали особое место: они лежали на «тёплых местечках», были различными складчиками, каптёрами, поварами, хлеборезами и по сути настоящей солдатской жизни и не видели, но жили гораздо вольнее чем курсантское сообщество и нахождение на «тёплых местах» подымало их самооценку в своих собственных глазах на очень высокую планку. И при любом малейшем случаи, мы курсанты, получали от них пинки, толчки, щипки, а иной раз нас сильно били — ни за что, а так просто для поднятия своего скотского настроения, когда мы попадали в их распоряжение. Из — за этого все курсанты полка люто ненавидели азеров и просто ждали момента, чтобы выплеснуть эту ненависть.
И азера сейчас стояли и наслаждались моим нешуточным испугом. Я тянул время, а моих товарищей всё не было и не было. Насладившись первым испугом, эти ублюдки решили ещё больше меня испугать. Толстый азер размахнулся и сильным ударом выбил у меня из рук банку со сгущёнкой, а другой ударом ноги распылил кулёк с пряниками по полосе препятствий. Толстяк схватил пальцами меня за щёку и стал больно тянуть её, злобно шипя в лицо: — Ти миня ударил тогда… мине билё очень больно и я чичас буду тоже бить тибя долго и больно…
Кто то пнул под жопу, а потом они выстроившись в круг стали толкать меня друг на друга. Я мотался от одного к другому, ощущая как сила ударов постепенно увеличивалась, но били пока по корпусу, так — забавляясь. Дикий, торжествующий хохот, азартные, гортанные крики, удары ссыпающие со всех сторон и мысль: — Только бы не упасть…, только бы удержаться на ногах…, а то тогда запинают ногами…
Вдруг удары прекратились и, отлетев к деревянной стене макета здания, я смог перевести дух. Азера вновь обступили полукругом, готовясь к следующему этапу издевательств.
Хорошо говорящий азер, хищно оскалился: — Ты, салага, ещё не обоссался? Ничего сейчас обоссышься… Где часы? Давай их сюда….
— Слушай…, слушай… не бей меня, я часы комбату отдал…
— А сучонок, ну тогда мы сейчас пи…..сить тебя будем…
Я похолодел от охватившего меня ужаса. Пока я особо не сопротивлялся, лишь закрывался от ударов руками, то теперь решил драться насмерть за свою честь.
— Парни не надо, — я скинул маску испуга с лица, поднял кулаки на уровень груди и ощетинился, — парни не делайте этого… я вас потом убивать по одиночке буду…
Толстый азер осклабился в плотоядной улыбке: — Ээээ, дарагой, Нада Фэде…, нада Фэде…, нада…, Иды сюда, — и потянулся руками ко мне.
Я сжался и отбил его руки, вызвав смех со стороны противника. Они пока смеялись, а я отбил ещё пару рук. Азера озлились, закричали и одновременно кинулись на меня, схватив за руки. Но я боролся, так как в последний момент увидел, как из — за угла столовой вывалила толпа товарищей и ринулась в нашу сторону. Азера, возбуждённые предстоящим поганым действием, даже не обратили внимание, что ситуация изменилась.
….Их били долго и остервенело, завалили в грязь и там пинали ногами и мне пришлось приложить достаточное усилие, чтобы оттолкнуть товарищей от этих уродов.
— Парни стой…. Стой, я говорю…, — наконец — то оттащив последнего от лежащих в грязи азербайджанцев, я присел около хорошо говорящего.
— Значит, хотел меня отпи….сить?
Азер поднял окровавленное лицо и с непримиримой ненавистью посмотрел на меня.
— Так, понятно… значит ты ничего не понял. — Я замолчал, слыша как надо мной тяжело дышали товарищи, — ты же меня хотел обесчестить, сучара. Понимаешь? Так…, походя… Сука ты после этого.
Я внезапно озлобился: Дело надо доводить до конца — на половине пути останавливаться нельзя.
Поднялся с корточек, размахнулся и, совершенно не жалея, со всей силой дал азербайджанцу по яйцам. Тот утробно охнул и быстро — быстро засучил ногами, после чего ухватился руками за промежность и свернулся в форму эмбриона.
А я нагнулся к толстому азеру, который шустро стал отодвигаться от меня и испуганно залепетал: — Не нада… не нада…, — и тихо заплакал.
— Испугался…, а ведь ты меня не пожалел, когда я просил, — размахнулся и тоже без всякого сожаления и жалости врезал врагу в челюсть — только брызги и сопли в разные стороны полетели и тут же стал об его форму брезгливо вытирать окровавленный кулак. — Ладно, бить по яйцам тебе не буду. Но запомни и передай своим друганам. Русские долго запрягают, но быстро ездят. Не лезьте больше к нам, а то ведь убьём. Ты понял меня? Нас просто больше…
Толстяк быстро, быстро закивал головой, а я не удержался и снова ударил его по лицу, но уже без злобы, а так для порядка. Двое человек лежали без сознания, остальные лежали на земле, боясь пошевелиться, лишь хорошо говорящий периодически стонал, перекатываясь с боку на бок.
На следующий день меня вызвал к себе капитан Климович. Долго рассматривал и молчал, потом нарушил молчание: — Цеханович, ты знаешь, что с четвёртого дивизиона, по твоей милости, двое человек лежат в санчасти?
— Это, товарищ капитан, не люди, а скоты. Они хотели меня оттрахать в задницу, за то что я им не отдал часы. Как я ещё должен был поступить? Хорошо товарищи подоспели, честно говоря, если бы это произошло в первый же караул я бы их всех расстрелял…. Вам, полку нужно такое ЧП?
Комбат возмущённо крякнул и завертелся в кресле: — Хорошо… хорошо… Там замполиты в штабе бучу подымают, типа — драка на межнациональной почве произошла. Ну, теперь, конечно дело повернём в другую сторону. А так, между нами — правильно поступили, задолбали они своим нацменством… В принципе, я по другому вопросу тебя вызвал.
— Лейтенант Князев, ещё месяца полтора назад, доложил мне что тебя и Панкова он хочет оставить у себя во взводе после выпуска. Как ты на это смотришь?
В принципе, я на это смотрел нормально. Ещё в феврале месяце подал рапорт на поступление в Коломенское высшее артиллерийское командное училище и оформлением моих документов занимался капитан Кручок. Поэтому когда Князев изложил мне и Панкову своё виденье насчёт нас, я был не против, считая, что уже в июле месяце поступлю в училище. Но две недели назад узнал, что меня прокатили и завернули документы на поступление в училище и на мой закономерный вопрос — Почему? — Капитан Кручок ответил, что то невразумительное. Поэтому решил ехать после выпуска служить в Германию и оттуда, на следующий, 1975 год, поступать в военное училище.
— Нет, товарищ капитан, хочу служить в ГСВГ… поэтому не хочу оставаться в учебке. — Своим отказом я поверг командира батареи в изумление.
— Почему? Объясни? Мне ведь Князев доложил, что ты согласен. И я хочу, чтобы ты служил у меня в батарее. Я с самого начала наблюдал за тобой и считаю, что из тебя получится толковый сержант.
Собравшись с мыслями, я честно объяснил причины своего не желания служить в учебке, а комбат
