которые мелькали среди деревьев. Интенсивность стрельбы с обеих сторон ослабела, и слышались лишь отдельные очереди и выстрелы. Теперь и я услышал частое посвистывание пролетающих в опасной близости пуль. Некоторые из них вздымали фонтанчики рядом со мной, но я не обращал на них внимания, а все пытался разглядеть в зеленке сержанта. В двухстах метрах от меня из-за деревьев выскочили Кирьянов, Карпук и, уже не скрываясь, помчались к нашим позициям.
Заглядевшись на них, я не увидел, как почти на середине поля, неизвестно откуда, выскочил Алушаев и стремительно, насколько это было возможно, побежал прямо на меня. Поняв, что двоих русских им уже не догнать, боевики переключились на Алушаева. Выскочив на край зеленки, они открыли плотный огонь по сержанту. От пехоты их закрывали высокие и густые кусты, поэтому мотострелки крутили головами, но не могли понять, откуда велась такая интенсивная стрельба. Пулеметчик третьего взвода, увлекшись огнем по отступавшим боевикам, тоже не мог прикрыть одиноко бегущего по полю Алушаева. Очереди вспарывали землю вокруг ног сержанта, и от этого он делал дикие, нелепые прыжки в разные стороны, но невредимый продолжал бежать вперед. А боевики, почувствовав безнаказанность и вседозволенность, веселились, спокойно стреляя в беззащитную бегущую мишень. Судя по жестикуляции и спокойным действиям чеченцев, они стреляли на спор: как долго продержится русский. Но самое плохое было в том, что Алушаев находился в створе с боевиками, и я не мог открыть огонь из пулемета. Пули, пролетавшие мимо сержанта, густо свистели и жужжали в опасной близости от меня. Вскочив с земли, я перебежал с пулеметом на десять метров в сторону и опять упал на землю, теперь я мог стрелять, не боясь зацепить своего подчиненного. Алушаев, в свою очередь, увидев мой маневр, тоже подправил направление своего движения и опять влез между мной и боевиками. Боевики, увидев меня и мои маневры, разделились, и теперь половина их стреляли по сержанту, а другая по мне. Я опасно приподнялся и заорал изо всех сил:
– Алушаев, в сторону… в сторону уходи, я не могу стрелять! – даже замахал рукой, показывая, что надо делать. Но Алушаев упрямо, ничего не понимая, продолжал бежать на меня. Несколько пуль ударило в нескольких сантиметрах от меня, что-то сильно дернуло меня пару раз за одежду, но боли я не почувствовали. «Неужели ранили?» – мелькнула мысль и пропала.
Встал на четвереньки и шустро подался в сторону. Опять упал и прильнул к прицелу. Теперь Алушаев был несколько в стороне от линии огня. Уже не целясь, сразу же открыл огонь, боясь, что сержант опять вылезет между мной и боевиками. Алушаев был уже в семидесяти метрах от моей позиции, и когда я дал первую очередь, резко изменил направление. Теперь можно было стрелять без опаски. Я надавил курок и длинными очередями стал поливать боевиков. В ленте был снаряжены через один патрон трассер – разрывная, трассер – разрывная, поэтому хорошо было видно, как очереди хлестали по боевикам, вокруг них, срезая ветки с деревьев и подымая фонтанчики земли. Духи засуетились, заметались по краю зеленки, а потом дружно скрылись в глубине. Я добил ленту до конца, простреливая кусты, куда они скрылись, а потом встал и, не прячась, пошел к своим. Несколько раз свистнуло, но я даже не оглянулся и не сделал ни единой попытки спрятаться, лишь слегка ускорил шаг. У палатки меня ждали, здесь же был и Алушаев. Не успел я дойти до них, как они радостно, перебивая друг друга, загалдели:
– Борис Геннадьевич, товарищ майор, завалили мы его. Как начали стрелять, так он сразу и упал. А там, оказывается, толпа духов была, еле ушли. Если бы не прикрытие, не убежали бы.
Алушаев тоже что-то рассказывал, сбиваясь с одного на другое, и счастливо улыбался; даже сейчас, по прошествии десяти минут, он выглядел взбудораженным, дико поблескивали широко открытые глаза.
– Алушаев, ты-то как посередине поля оказался? – остановил я его сбивчивый рассказ.
Сержант замолчал, собираясь с мыслями, потом засмеялся:
– Мы еще когда вперед пошли, я заметил, что из зеленки в сторону третьего взвода глубокая канава отходит. Показать я не успел замполиту с техником, прошли ее уже, но в голове она как-то отложилась. А когда начали отходить, я оказался у нее, когда прикрывал отход замполита и техника. Что-то задержался сам с отходом, пришлось мне нырять в канаву и по ней уходить в сторону третьего взвода. Боевики меня здесь и потеряли. А потом я выскочил и побежал в вашу сторону, товарищ майор, думал, что боевики меня не заметят. Но все, слава богу, обошлось. А пулеметчика мы все-таки завалили.
Обмениваясь впечатлениями, мы пошли к себе, и тут я вспомнил, как меня сильно дернуло за одежду во время боя.
– Алексей Иванович, погляди сзади меня, а то когда меня пулеметной очередью накрыло, что-то сильно дернуло.
Пока замполит осматривал одежду, я прислушивался к своим ощущениям, боясь почувствовать боль от раны, но из-за спины послышался радостно-удивленный возглас:
– Борис Геннадьевич, да вы в рубашке родились, две дырки в одежде, но тело не задето, смотрите. – Я повернул голову и посмотрел вниз, Кирьянов засунул в дырки пальцы и весело шевелил ими. – Борис Геннадьевич, это надо обмыть.
…Остаток ночи прошел нормально, в пять часов меня сменил Кирьянов, а без десяти семь меня разбудили. Сонно поглядывая на часы, я ждал, а рядом сидели солдаты и офицеры: тоже ждали, будет ли «здороваться» пулеметчик или он действительно убит. Минутная стрелка перевалила на восьмой час, а пулеметной очереди все не было. В пятнадцать минут восьмого я констатировал:
– Наверно, вы его все-таки завалили. Сегодня воскресенье, так что, Алексей Иванович, наградные завтра готовь из того расчета, как мы определили.
Все оживились, а я снова завалился спать. Ночь не принесла особого беспокойства. В пять утра меня, как обычно, сменил Кирьянов, а я завалился спать, планируя встать часов в десять. Но поспал немного, и около семи часов, как от толчка, проснулся. Тело было расслаблено, веки словно налиты свинцом, спать хотелось жутко, но мозг четко фиксировал все происходящее вокруг меня. А вокруг меня было все спокойно: я чуть приоткрыл глаза и сквозь ресницы разглядел Карпука и Кирьянова, которые сидели на своих кроватях. Алексей Иванович чистил подствольник, а Игорь попивал кофе. Я опять смежил веки и попытался заснуть. Но ничего не получилось, и я лежал, не шевелясь, слушая тихий разговор моих подчиненных. Уже почти проваливаясь в сон, услышал, как над землянкой, посвистывая, пролетела стайка пуль, и через какое-то мгновение донеслась пулеметная очередь. Потом еще раз, как бы подтверждая, еще одна стайка пуль и опять ровная строчка пулемета. Сон сняло как рукой. Я затаился. Послышался шепот Кирьянова:
– Елки-палки, Игорь, посмотри, командир спит?
Несколько секунд молчания, в течение которых Карпук разглядывал меня:
– Спит комбат.
– Игорь, давай, пока он спит, подымем взводы и попытаемся накрыть гада.
Послышался шум, подчиненные выскочили на улицу, заревел БРДМ, и звук двигателя удалился за зеленку. Такой же шум раздался и во втором взводе. Через десять минут на передке затрещали пулеметы, послышались звуки пусков ракет и глухие далекие разрывы, которые продолжались в течение сорока минут. А вскоре появились и мои подчиненные, сели молча на кровать и стали наблюдать, как я подшиваю свежий подворотничок.
– Чего там у вас за война была? – как ни в чем не бывало задал я вопрос.
– Да так, – уклонился от ответа Кирьянов. Я же дальше не стал развивать эту скользкую для моих подчиненных тему.
Так, в молчании, прошло несколько минут, да и долго ждать не пришлось. Над землянкой опять пронеслась стайка пуль и звук пулеметной очереди, как бы говоря – живой я, живой.
Я засмеялся:
– Что, плакали ваши медали? А говорили – убили, товарищ майор, убили…
Карпук и Кирьянов удрученно, почти синхронно выругались.
– Мы думали, что пока вы спите, может быть, его завалим, а не получилось…
Наступил день, когда в полк приехала комиссия округа. Командир приказал всем находиться в подразделениях и ждать приезда окружников, а вечером всем командирам быть на совещании. Несколько дней тому назад замполит полка подполковник Крупин предложил сдать ему для обобщения жалобы и просьбы. Я же ничего не стал сдавать, а опросил своих офицеров и решил напрямую, на совещании, доложить начальнику штаба округа наболевшие вопросы.
В десять часов утра ко мне в землянку заглянул скучающий командир танкового батальона. Дела были
