узнает, где находится, ему будет легче связаться с русскими секретными агентами.
Мы до сих пор не выяснили, кто же он на самом деле. Но его настойчивое желание узнать о своем местоположении убеждало нас, что Лев не просто солдат. К тому же русские проявляли необычный интерес к его судьбе. Они без конца посылали запросы и даже предлагали передать сведения о двух китайских перебежчиках в обмен на информацию о нем. Наша сторона отвергла их предложение и отказалась обсуждать эту тему. Почему он был так важен для них? Конечно, мы ничего не собирались им сообщать, пока не выясним, кто он, и в зависимости от этого не решим, как с ним поступить.
Как-то вечером все ребята из нашего взвода отправились смотреть кино, которое показывали в штабе дивизии. Караулить Льва остались только командир Ши, Ма Линь и я. Как водится, стали играть в карты (переводчик Чжан никогда к нашей компании не присоединялся, читал в своем кабинете в одиночестве). Лев достал из кармана коробку конфет с алкогольной пропиткой, которую ему дал Ученый Ван; в начинке там были вина лучших сортов. Он поставил ее на стол и жестом предложил нам угощаться. Мы трое переглянулись. Но, подивившись его щедрости, долго думать не стали и принялись уписывать конфеты. Ши взял с маотаем, Ма – с вином из пяти злаков, а я – из листьев зеленого бамбука. Получалось, что наша страна угощала Льва нашими китайскими конфетами с нашим китайским вином: так почему же мы, хозяева, не могли их попробовать?
Сыграв пять партий, Лев встал и двинулся в сторону двери. Командир Ши подмигнул мне, и я тут же вскочил. Лев отправился в уборную. Я пошел следом, отлил, продолжая за ним наблюдать. Окно уборной смотрело на широкое кукурузное поле. Луна в небе походила на маленькую лодочку, бросившую якорь у золотистого облака. Убедившись, что Лев сидит на корточках над дыркой, я вышел и стал ждать его в коридоре. Он появился минут пять спустя и направился ко мне с каким-то таинственным видом. Затем достал пачку сигарет “Женьшень”, сунул мне в руку и, фальшиво улыбаясь, загнусавил: “Чанчунь, Харбин, Цзилинь, Шэньян, Пекин?” Он хотел, чтобы я сказал, в каком из этих городов мы находимся. В темноте его глаза горели, как у леопарда. Я вернул ему сигареты и покачал головой. Он не упомянул Лунмынь, должно быть, считал, что мы за тысячу ли от России. В тот вечер играл он с каким-то отсутствующим видом.
Что нам нравилось в нашей работе охранников, так это хорошая еда. Поначалу шеф-повар Ван готовил для Льва целые горы еды. Переводчик Чжан кушал вместе с ним и объяснял, как называются блюда и как их готовят. Уж конечно, Лев раньше никогда не пробовал настоящей китайской кухни. Если блюдо нравилось ему с первого же куска, он съедал его подчистую, даже не притрагиваясь к остальным шести или семи. Иногда попробовав что-то одно, он бросался на другое, затем на третье и, если в желудке еще оставалось место, – на четвертое. Через щели в рассевшейся двери мы видели, как в столовой переводчик Чжан изумленно глядит на Льва, и хихикали над дикими манерами русского.
Всю первую неделю Лев оставлял многие блюда нетронутыми, и мы, доедая за ним, получали хорошую добавку к нашим тушеным овощам, сорго или рису. Ох, никогда я не пробовал таких вкусностей! Перепела, медвежьи лапы, лягушачьи лапки, устрицы, лососина – все так и просилось в рот. Но приходилось себя сдерживать, ведь надо было делиться по-братски. Офицеры и солдаты тут были равны. Добрый старый шеф-повар Ван улыбался, глядя, как мы уписываем все, что ни приготовит. Возможно, иногда он специально готовил побольше, чтобы и нам побольше досталось.
Но шеф-повар Ван не мог слишком долго оставаться у нас и работать на Льва, ему нужно было кормить людей поважнее. Какой смысл принимать неизвестного русского как высокого государственного гостя? Поначалу мы его хорошо кормили в надежде, что он согласится сотрудничать с нами и расскажет офицерам все их интересовавшее. Он и вправду болтал немало. Ученый Ван записывал с помощью переводчика Чжана все до единого слова, но было непонятно, насколько его сведения ценны и достоверны. И вот через три недели шеф-повар Ван уехал, а вместо него прислали повара из дивизионного управления. Хотя этот Старый Би готовил похуже Вана, для Льва и он сгодился. Ежедневно Льву на еду выделяли по семь юаней, а каждому из нас полагалось только по пятьдесят пять фэней. Получалось, что Лев съедает больше, чем весь наш взвод. Так много он никак сожрать не мог, и мы по-прежнему доедали за ним. Надо, однако, сказать, что со временем он стал вести себя более культурно – вначале пробовал ото всех блюд понемногу, составлял, так сказать, план операции, а уж затем стремительно атаковал.
Однажды после обеда Лев вышел из столовой, держа в руке куриную ножку. Дожевывая, он стал подниматься по лестнице, за ним следовал переводчик Чжан. На втором этаже Лев вышвырнул недоеденную ножку в открытое окно. Увидав это, переводчик принялся кричать на него по-русски. Хоть мы и не понимали слов, но было видно, что он страшно сердит. Никто из нас и представить себе не мог, что этот тихий добрый человек способен прийти в такую ярость. Даже когда они ушли в свою комнату, до нас доносились крики Чжана. Он стучал и стучал кулаком по столу. Через несколько минут Чжан выскочил из комнаты, промчался через нашу спальню и сбежал вниз по лестнице. Почти тут же он вернулся, держа пару палочек для еды и миску вареного сорго с печеными баклажанами – наш обед. Он пронесся мимо нас, тяжело дыша и тряся своей козлиной бородкой. Когда он скрылся в их комнате, мы услышали стук брошенных на стол палочек. Мы сгрудились у двери, заглядывая в щели.
Лев сидел на краю постели, низко опустив голову. Его лицо было почти фиолетовым, как баклажан. Чжан сунул ему под нос миску с сорго, Лев отвернулся. Чжан вновь заговорил громким голосом. По- видимому, он хотел преподать Льву урок, чтобы тот знал свое место и не забывал, что у многих китайцев нет даже сорго. Чжан взял миску и стал есть, продолжая свою речь. Мы так никогда и не узнали, о чем он говорил. Наш командир потом спрашивал Чжана, но переводчик велел ему забыть об этом происшествии.
Лев не просто уважал своего переводчика, он вроде как даже привязался к нему. Недели через три после того, как Чжан накричал на Льва, китайская милиция потопила русский сторожевой катер в Хутоу. Русские заявили протест, на границе начались переговоры. Чжана приставили к нашей делегации в качестве переводчика. На замену ему прислали молодого переводчика Цзяо Му, недавнего выпускника Цзилиньской
Каждый день переводчик Цзяо докладывал Ученому Вану, что Лев все время спрашивает, когда же вернется Чжан, будто чует недоброе. Вскоре стало известно, что Чжан не вернется никогда. Он умер в Хутоу сразу после переговоров. Когда Чжан только приехал в столицу округа, он почувствовал боль в желудке, но не придал этому значения. Наглотался обезболивающих и поехал дальше. В России боль усилилась. Чжан был единственным переводчиком при делегации, и ему пришлось безотлучно присутствовать на переговорах, которые шли с утра до ночи лишь с небольшим перерывом на обед. Во время утренних заседаний он глотал таблетки одну за другой и работал из последних сил. Выходил из зала совершенно мокрый. И пока офицеры закусывали, он пластом лежал на диване. Русские прислали доктора. Диагноз: острый аппендицит, Чжану требовалась срочная операция. Но заседания должны были продолжиться на следующий день. Без собственного переводчика мы могли потерять контроль над ходом переговоров и подписать соглашения в пользу русских, поэтому Чжан огромным усилием воли заставил себя встать на ноги и работал до конца встречи. Теперь уже доктор категорически настаивал на немедленной операции. Русские предложили поместить Чжана в их госпиталь и после операции прислать обратно. Глава делегации, комиссар Линь из нашей дивизии, спросил Чжана, хочет ли тот задержаться на несколько дней в России. Чжан отказался. Со слезами на глазах он произнес: “Наши враги не смогут меня вылечить… И если я умираю, то, пожалуйста, пожалуйста, дайте мне умереть на Родине!” Его повезли в Хутоу так быстро, как могли, но в пути то и дело приходилось делать остановки – дорогу затопило, и два моста были сметены горными потоками. В полном отчаянии они добрались до штаба Пятого полка только к трем часам ночи. Но было уже слишком поздно. Чжан умер.
Он стал нашим героем. Политотдел шэньянского военного округа выпустил указ, предписывающий всем офицерам и солдатам изучать волнующую историю Чжан Фаня, чья любовь к Родине и несгибаемый китайский дух должны служить примером для подражания. В газете “Вперед” на первой полосе было опубликовано описание его жизни и его последних минут. Читая статью, мы не могли сдержать слез. Чжан удостоился некролога высшего разряда, а его семью объявили семьей павшего за дело Революции.
Смерть Чжана произвела на нас ужасное впечатление, но больше всех горевал Лев. Ему пришлось
