– Ричард очень подавлен. С лета он утратил надежду, у него пропала вера в будущее. Он очень изменился, Квентин, он потерял ту искру, что заставляла его двигаться дальше. До этого он всегда верил в то, что делает, вопреки неудачам в работе, несложившейся карьере, даже тогда, когда чувствовал, что успех невозможен. Но последнее время он сдался, перестал бороться.
Квентин слушал ее слова, и в груди у него рос болезненный ком. Это из-за него отец так изменился, он наказал его, сломал. А ведь он этого совсем не хотел.
– Я одолжу у кого-нибудь машину – Гуцман наверняка мне ее даст – и съезжу к нему сегодня же вечером.
– Я поеду с тобой.
– Ты не возражаешь, если я поеду один? Я останусь у него ночевать. Поговорим с ним, все обсудим. Мы кое-что не уладили. Но это касается только его и меня.
Мать сжала ему руку и пристально заглянула в глаза. На смену тревоге снова пришла надежда, ее мертвенно-бледное лицо опять чуть порозовело.
– Если ты это сделаешь, – сказала она, – то мы это отпразднуем, и твое поступление в университет тоже.
– Я поговорю с ним, обещаю.
– Он говорил мне, что собирается вернуться домой.
Квентин замер.
– Ты хочешь сказать, что отец намерен бросит свою работу?
Мама кивнула.
– И, да простит меня бог, я сплю и вижу, чтобы он ее бросил. Никогда бы не подумала, что скажу это, но я так без него скучаю, и он столько трудился там, совершенно один. Это плохо для него. Если нам только удастся вернуть его домой, мы о нем позаботимся. Он найдет новое место для своей мастерской, мы его снимем. Наш папа сможет начать все сначала. Там он просто слишком оторван от нас.
Квентин выдержал ее взгляд, не дрогнув. Его приняли в университет, и он сможет доказать своему отцу, что у мужчин из семьи Рикони есть будущее. У них обоих есть будущее, а о прошлом следует просто забыть. Квентин встал. Он чувствовал себя уверенно, на сердце у него стало легко.
– Я привезу его домой, – поклялся он.
Квентин подъехал к складу, когда только что стемнело. Гуцман дал ему одну из своих личных машин, узкий красный “Корвет”.
– На счастье, – немец расплылся в улыбке, – студент.
Желтые уличные фонари подняли юноше настроение, он ждал встречи с отцом, но свет в окнах мастерской не горел. Папа наверняка корпел над чертежами. Его пикап стоял у дверей.
Квентин несколько раз нажал на кнопку домофона у дверей, но ответа не дождался. Нахмурившись, он обошел здание, подергал замок на огромных металлических воротах, проверил боковой вход, но все было заперто. Он вернулся к двери у стоянки и снова начал яростно жать на кнопку.
По спине Квентина побежали мурашки. Он пытался обдумать, что же могло случиться. Кто-то увез отца обедать. Папа заснул в маленькой жилой зоне, которую он оборудовал, и просто не слышит звонка. Отец так увлекся наброском или чертежами, что не желает видеть посетителей.
У папы женщина.
Последняя мысль непрошеной явилась Квентину. Как он ее ни гнал, ничего не помогало. Но он не мог взять и укатить обратно в Бруклин, потому что папы не оказалось дома. И вместе с тем ему вовсе не светило сидеть в темноте на пороге склада и ждать, пока отец вернется.
Больше всего ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями. Квентин достал из кармана пару тонких плоскогубцев и ловко, привычным движением открыл замок. Он отворил тяжелую железную дверь, вошел в просторное темное помещение и закрыл ее. Лязг, отозвавшийся эхом под высоким потолком, заставил его вздрогнуть. Папа давно уже не складывал металлолом в этом углу.
Квентин осторожно шел вдоль стены, пока не нащупал выключатель. Вспыхнула лампа, освещая выгородку, служившую отцу и офисом, и квартирой. Двуспальная кровать была аккуратно застелена. Никакой посуды, никаких продуктов, никаких признаков, что здесь недавно ели. Чистая раковина, на плите ничего не стоит. На стене над металлическим столом висела пожелтевшая фотография Железной Медведицы, а рядом с ней копия присланного Бетти Тайбер Хэбершем чека.
Квентин посмотрел на пустые полки и стеклянный потолок, словно отец ради шутки мог сидеть на балке. Он сложил руки рупором и крикнул:
– Эй, папа! Ты ушел или что?
Никакого ответа. Квентин заглянул за угол, в темноту, потом направился обратно к двери, но тут что-то зашуршало под его ботинком. Он нагнулся и подобрал с пола запечатанный конверт.
На нем отец написал крупными печатными буквами:
“ДЛЯ ДЖОИ АРАЙЗЫ. ДЖОИ, ПРОЧТИ ЭТО, КАК ТОЛЬКО ВОЙДЕШЬ. ДАЛЬШЕ НЕ ХОДИ. ПРОЧТИ СНАЧАЛА ЭТО”.
Джои Арайза изучал искусство в одном из местных колледжей. Папа позволил ему устроить в углу небольшую студию. Джои делал стальные ящики, казавшиеся ему вкладом в искусство. Ричарда Рикони он боготворил.
Значит, Джои появится утром. Отлично. Квентин положил конверт на стол и подошел к распределительному щиту на белой стене склада. Он опустил рубильники, вспыхнули мощные лампы под самым потолком, заливая все пространство мертвенным голубоватым светом. Десятки скульптур, сделанных его отцом из металла, уставились на Квентина, сияющие, холодные, раздражающе живые. Может быть, они и в самом деле умеют говорить, как убеждал когда-то отец маленького Квентина?
