— Пока деньги в наших руках, мы сможем и его контролировать. Всегда можно будет припугнуть его, пообещав сжечь их.
— А потом, когда поделим деньги?
— С ним, конечно, будет связан некоторый риск. Но тут уж никуда не денешься.
Наморщив лоб, она сдвинула брови.
— В общем-то, это не такая уж большая цена, которую придется заплатить, — сказал я.
Она так ничего и не ответила.
— Мы всегда успеем сжечь деньги, Сара. По-моему, глупо отказываться от них сейчас, когда еще ровным счетом ничего не прояснилось.
Сара продолжала молчать, но я чувствовал, что в глубине души она приняла решение. Я поставил кочергу на место, потом вернулся и присел на корточки возле груды денег. Сара на меня не смотрела. Она разглядывала свои руки.
— Ты должен вернуться к самолету, — наконец проговорила она, — и оставить там часть денег.
— Что? — Я не понял, что она имела в виду.
— Только часть. Отправишься завтра рано утром, так, чтобы твои следы к вечеру замело.
— Так мы оставляем деньги? — Я почувствовал, как разливается во мне сладкое волнение.
Она кивнула.
— Мы подложим в самолет пятьсот тысяч, а остальное оставим себе. Таким образом, когда самолет все-таки найдут, никто не заподозрит, что на месте крушения кто-то уже побывал.
— Но это же огромная сумма!
— Тем не менее мы вернем именно столько.
— Полмиллиона долларов!
Сара снова кивнула.
— Зато остаток будет удобнее делить на три части.
— С таким же успехом можно отнести и двести тысяч.
— Этого недостаточно. Пятьсот тысяч — это то, что нужно. Ни один человек не пройдет мимо таких денег. И это отведет от нас любые подозрения.
— Я не думаю… — начал было я, но она оборвала меня.
— Пятьсот тысяч, Хэнк. Или мы возвращаем всю сумму полностью.
Я поднял на нее взгляд, удивленный ее властным тоном.
— Жадность — вот что нас погубит, — проговорила она.
Я на какое-то время задумался над ее словами, потом согласился.
— Хорошо. Пусть будет пятьсот тысяч.
Я тут же отсчитал пятьдесят пачек, словно опасаясь, что она передумает, и сложил их к ее ногам, как подношение к алтарю; остальные деньги убрал в рюкзак. Сара, сидя в кресле, молча наблюдала за мной. Когда рюкзак был полон, я, подтянув веревку, завязал его и улыбнулся ей.
— Ты счастлива? — спросил я.
Она сделала уклончивый жест рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы нас поймали, — сказала она. — Вот что крайне важно.
Я покачал головой и потянулся к ней, намереваясь взять ее за руку.
— Нет, — уверенно произнес я. — Мы не допустим этого.
Сара хмуро посмотрела на меня.
— Ты обещаешь, что сожжешь их в случае хотя бы малейшей опасности?
— Да, — ответил я и показал на камин. — Сожгу прямо здесь.
Я спрятал мешок с деньгами под нашей кроватью, загнав его к самой стенке и заслонив двумя пустыми чемоданами.
Мы долго не ложились спать, засидевшись у телевизора — шла трансляция новогоднего шоу. Когда оркестр заиграл мелодию «Доброе старое время», Сара принялась подпевать; голос у нее был высоким и дрожащим, но на удивление приятным. Мы пили шипучий сидр — безалкогольный, из-за ее беременности; в полночь мы подняли бокалы и пожелали друг другу всего самого наилучшего в наступающем году.
Перед сном мы занялись любовью — нежно, не спеша; Сара склонилась надо мной, ее тяжелый выпуклый живот опустился на мой плоский, полные груди нависали прямо над моим лицом. Я осторожно обхватил их руками, кончиками пальцев сдавливая соски, пока она не застонала — звук был приглушенный, низкий, какой-то утробный. В этот момент я почему-то подумал о ребенке, представил, как он сейчас барахтается в водяной пене, ожидая своего часа, чтобы явиться на свет, и этот образ, как это ни покажется странным, наполнил меня эротическим волнением, которое разлилось по телу сладкой дрожью.
Потом Сара лежала на спине рядом со мной, прижимая мою руку к своему животу. Мы были укрыты одеялами; я придвинулся к ней вплотную. В комнате было прохладно. В уголках оконных рам кое-где проступали льдинки.
Я прислушивался к ее дыханию, пытаясь угадать, уснула ли она. Сара дышала ровно и спокойно, так что похоже было, что она уже спала, но тело ее было напряжено, словно она к чему-то готовилась. Я погладил ее по животу — нежно, едва касаясь пальцами. Она не отреагировала.
Я начал медленно проваливаться в сон, думая о мешке денег, что лежал прямо под нами на полу, и о мертвом пилоте, оставшемся в самолете, в этой темной ночи, среди льда и снега, в саду, кишащем воронами, как вдруг Сара повернула голову и что-то прошептала мне в лицо.
— Что? — спросил я, с трудом очнувшись от дремы.
— Нам бы надо сейчас же сжечь их, — сказала она.
Я приподнялся на локте и уставился на нее в темноте. Она не мигая смотрела на меня.
— Такие вещи не остаются безнаказанными, — проговорила она.
Я поднял руку и убрал с ее лица волосы. Кожа ее была такой бледной, что, казалось, светилась в темноте.
— С нами все будет в порядке, — попытался я успокоить ее. — Мы четко знаем, что делаем, у нас все продумано.
Она покачала головой.
— Нет. Мы же обыкновенные люди, Хэнк. Мы не умеем хитрить, ловчить, и не такие уж мы умные.
— Еще какие умные, — сказал я и провел рукой по ее лицу, заставляя закрыть глаза. Потом положил голову к ней на подушку, ощутив ее приятное тепло. — Нас не поймают.
На самом деле я не очень-то верил в то, что мы вне опасности. Конечно, я должен был сразу понять, в какую историю мы вляпались, должен был предвидеть сложности, которые неизбежны на этом опасном пути. Ведь были Джекоб и Лу, Карл и самолет, да мало ли еще откуда можно было ждать неприятностей. И, в конце концов, я должен был испытывать страх, хотя бы потому, что совершал преступление. Но случилось то, о чем я никогда в жизни и не помышлял, что выходило за рамки моего представления о морали, и, как ни странно, меня совершенно не испугала возможность наказания, хотя тень его и витала надо мной отныне.
Не думаю, что тогда эти доводы могли в чем-то убедить меня. Мне кажется, в тот момент я был счастлив и чувствовал себя в безопасности. Наступил первый день нового года. Мне было тридцать лет, у меня был удачный брак, и вскоре должен был родиться мой первый ребенок. Мы с женой, прижавшись друг к другу, лежали в постели, отдыхая после сексуальной близости, и под нами, спрятанные, как настоящие сокровища, покоились четыре с лишним миллиона долларов. Пока я не видел причин для беспокойства; все было свежо, ново и многообещающе. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что этот момент во многом был апогеем моей жизни; к нему я долго шел, карабкался, поднимаясь на эту далекую вершину, с которой потом все и рухнуло вниз. Не думаю, что тогда я сознавал неотвратимость наказания: преступление наше казалось слишком тривиальным, удача же — великой.
Сара долго молчала.
— Обещай мне, — произнесла она наконец, взяв мою руку и вновь положив ее к себе на живот.
Я приподнял голову и прошептал ей на ухо:
