– Мне нужны оттиски шрифтов всех ваших пишущих машинок, – сказал Селецкис. – Достаточно будет нескольких строчек.
– По мне, хоть цельный роман настукайте, Я пишу только пером, мне ногтей жалко.
– Скажите, у директора есть машинка, кроме этой? – поинтересовался Селецкис, отпечатав на листке шрифт «Оптимы».
– Он вроде вас – двумя пальцами печатает… А как же те, которые в продаже? Сказать, чтобы принесли, или сами пойдете к Майге?
Машинок было довольно много. Рядом с «Ремингтоном» выпуска начала века стояла новейшая электрическая модель с кареткой почти метровой ширины. У одной были только заглавные буквы, очевидно, она предназначалась для телеграфистов. Шире всего было представлено семейство «Эрик» с русским и латинским шрифтами; затесавшийся среди них «Гермес-Бэби» выглядел просто карликом.
– Наш Эмиль все еще в. каталажке? – полюбопытствовала продавщица. – Из-за этой несчастной «Сикуры» или за левый товар?
– А за ним такое водится?
– Вы не меня, вы директора лучше спросите. Он уже третий день ходит как в воду опущенный. Каждый час звонит в свой бывший магазин – уж не собрался ли обратно?.. Я-то плакать по нему не стану, сколько можно жить на зарплату и квартальную премию? Ведь он – ни себе, ни людям, каждое утро проверяет, не осталось ли что припрятано под прилавком… Может, вы тоже хотите глянуть, не зажала ли какую-нибудь дефицитную пишущую машинку…
Выйдя из магазина, Селецкис увидел Ренату Зандбург, отчаянно сражавшуюся с мужским складным зонтиком.
– Слава богу, дождя нет и не скоро пойдет, – пошутил инспектор и показал на безоблачное небо. – Надо нажать вот эту кнопочку.
– Да я и солнца не боюсь, – сказала тетушка Зандбург, спрятавшись под черный зонт. – Это на всякий случай, чтобы зять меня не увидел. Он думает, я лежу больная.
– Может, вам и впрямь не стоит выходить из дому, в ваши годы со здоровьем шутки плохи.
– А кто же будет брать Чипа, если милиция не справляется? Моя команда и так не в полном составе. Морозовы испугались и отправили своих мальчишек в деревню, чтобы за лето заработали себе на школьную форму… Остальных прогнала в порт, а сама решила покараулить возле лавки – должен же этот жулик в конце концов выплыть на чистую воду.
– Желаю успеха! – откланялся Селецкис.
«Ты бы лучше пожелал мне терпения», – сердито подумала тетушка Зандбург, Она не имела ни малейшего представления о том, как разыскивать в городе человека, решившего, надо полагать, скрыться из виду. Она, например, скорей всего поехала бы прятаться к одной из своих дочерей. Гениальный ход: схорониться от милиции в юрмалской квартире полковника Кашиса; никому не пришло бы в голову искать там. Настроение Ренаты Зандбург дало резкий скачок вверх, однако вскоре упало. К Чипу не подойдешь с меркой нормального человека. Тот, кто может хладнокровно отравить своего компаньона, скорей всего не страдает от угрызений совести. Такой негодяй, вполне возможно, загорает себе на пляже… Вероятность, конечно, невелика, тем не менее она решила пройтись до взморья. Играть роль часового у самого оживленного перекрестка в городе было совсем уж глупо.
Предложение пришлось по вкусу также и Мексиканцу Джо, который полностью завладел мопедом Кобры и, как и положено моторизованному авангарду, первым возвратился из рекогносцировки в районе порта. Остальные тоже не возражали, и часом позже всемогущие «бизнесмены» уже брызгались, плавали и ныряли в волнах, поднятых западным ветром. Удовольствие было еще больше от сознания, что все это они проделывают по заданию милиции, в интересах народа и государства. А тетушка Зандбург, караулившая одежду, тем временем с ужасом думала о том, что морские купания способствуют усилению аппетита.
Остаток дня прошел в столь же безрезультатных поисках. «Бизнесмены» поочередно катались на мопеде, даже предлагали обучить этому искусству тетушку Зандбург. Кобра съездила к ней домой и выпустила Томика в сад. Чипа же никто нигде не видел. Похоже, он и в самом деле убрался из города; соседям он также не попадался на глаза. Наконец, Герберту Третьему такое положение наскучило.
– По-моему, добровольная помощь грозит перейти в принудиловку. Сколько мне за харч полагалось, я честно отмантулил, теперь приподыму свой культурный уровень. Вечером будут передавать мировейший футбол.
– Если ты бы столько времени не путался с Чипом, – наставительно заметила тетушка Зандбург, – он уже сидел бы за решеткой. И кто знает, может, человек остался бы жив.
Ребята выжидательно помалкивали. Никто не хотел пускаться в дискуссию на столь невыгодную тему, поскольку она неизбежно перешла бы на их собственную «коммерческую деятельность». В особенности, теперь, когда было твердо решено с прежним образом жизни покончить. Они понимали, что настанет день, когда придется в присутствии родителей в детской комнате милиции дать торжественное обещание; там будут и слезы матерей и отцовские нравоучения с неизбежными автобиографическими отступлениями: «Я в твои годы…» Но зачем же к этому разговору готовиться заблаговременно?
– А я смотреть не стану, – поморщилась Кобра. – Орава старикашек гоняет мяч, а по воротам пробить не могут. Лучше уж дождаться осени, когда начнется драчка у хоккеистов.
– Была бы хоть цветная картинка. А на твоем ящике едва можно игроков отличить одного от другого, – проворчал Мексиканец Джо.
– Ребята, у меня идея! – воскликнул Герберт. – Братан говорил, в интерклубе поставили цветной телик. Последняя модель.
– А кто тебя туда пустит? Тоже мне – иностранный моряк! – усмехнулся Рудис.
– Меня одного братан, может, провел бы. А всех нас может провести туда только тетя Рената. Скажет, экскурсия в воспитательных целях…
– Ты меня не учи, кому чего говорить, – гордо выпрямилась тетушка Зандбург. – Вы еще, может, не родились на свет, когда я своим дочерям рассказывала такие сказки, что они потом целую ночь не спали… Пошли!
В клубе иностранных моряков не понадобилось ничего выдумывать, поскольку в вестибюле была Ева Лукстынь, она сразу узнала Ренату Зандбург и охотно пустила ребят в фойе, где стоял телевизор.
– После чемпионата мира ни разу не включали… Но отсюда чтобы больше никуда! Если захотите пить, тетя Рената сходит в бар и принесет вам лимонада.
В этом возрасте жажда постоянно мучит человека, и тетушке Зандбург пришлось вскоре подниматься с удобного кресла, опять спуститься на первый этаж и опять раскошелиться.
В сумрачном, претенциозно стилизованном зале буфета бородатые, вооруженные трезубцами нептуны на стенах гонялись за полуголыми морскими русалками. Посетителей было маловато. Лишь за одним из дальних столиков, под штурвалом с электрическими свечками, сидели четверо мужчин и так выразительно молчали, что даже полиглот не сумел бы сказать, из какой страны они сюда пожаловали для столь сердечной беседы. Могло показаться, что они вообще глухонемые, если бы не раздававшееся время от времени приказание, произносимое без малейшего акцента.
– Водка!
И буфетчица мгновенно подавала им поднос с четырьмя рюмками, которые осушались без лишних тостов.
Несколько посетителей сидели на высоких табуретах у стойки бара. Большую часть из них тетушка Зандбург видела со спины, но двоих – в профиль.
Тетушка Зандбург зажмурилась, вновь раскрыла глаза – видение не исчезло. В ее возрасте действительно было вредно перенапрягаться… Стараясь не глядеть в ту сторону, где ей примерещился Чип и собственная внучка Расма, тетушка Зандбург засеменила к стойке и, позабыв о мучимых жаждой ребятах, шепотком попросила у буфетчицы:
– Коньячку мне! Только поживей, поживей!
Выпить, однако, не успела, потому что на локоть ей легла рука, и голос Расмы произнес:
– Бабуля, даже ради конспирации не следует напиваться… Значит, милиционеры тебя все-таки разыскали! Я уж начала было волноваться, звонила в милицию, но отец с Тедисом куда-то уехали. Попросила, чтобы вызвали тебя. До каких пор я могу держать этого вашего Чипа, он уже становится
