сторону. Ни в эту.
– Так может ты? – снова усмехнулся Саныч.
– Это не я! – повысил голос Моряк.
– Ну, ладно. Может и не ты. Пошли, посмотрим.
– А может ты, а старый? – ухмыльнулся Моряк.
Саныч посмотрел на него недобро. Покачал головой.
– Тогда зачем я вернулся?
– И зачем ты вернулся?
– Я не вернулся, дурак. Я на крик девочки пришел. Я за нее голову любому откручу. У меня внучка такая же. Чуть моложе. Понял? А теперь пошли, посмотрим.
– Ну-ну, – хмыкнул Моряк, двигаясь следом.
Родька показала эту дырку в дощатой стене. Саныч заглянул в нее и покачал головой.
– Н-да… Обзор хороший. Что и говорить. – Затем взглянул на Родьку. – Ты чего лампу не погасила? Думаешь, масло с неба сыпется? Легко, думаешь, бродить по руинам, искать машины уцелевшие, и сливать?
– Прости. Я пойду, потушу. – виновато пробормотала девочка.
– Моряк, – Саныч поднялся, поскольку чтобы смотреть в дырку, надо было нагнуться. Особенно такому великану. – У меня в вагоне есть молоток и гвозди. Принеси. И доску захвати.
– Все? – скривился Моряк, – Кофе не заварить?
Саныч посмотрел на него, улыбнулся, покачал головой.
– Моряк, будь другом, принеси, пожалуйста, доску, молоток и гвозди. – Сказал он мягче.
– А ведь совсем не трудно, да старый? – военный хлопнул его по плечу и отправился за инструментом.
Саныч продолжил осматривать станцию и двигался в сторону заслона, который они возвели здесь когда-то. Из ящиков, мешков и бетонных плит. Дальше станция кончалась, и шли пути ведущие к электродепо. Он посветил фонарем в угол. Там ящик. В нем должен был быть песок. Он тронул стенку. Кто- то превратил ее в дверь. Песка внутри давно не было. Это был лаз. Можно было покинуть станцию или проникнуть на нее, не пользуясь единственным входом. Тем, что вел с улицы.
– Дядя Саныч, – послышался голос Родьки. – Как ты думаешь, кто это был?
– Я думаю. – Проворчал тот в ответ. – Тут лазейка сделана. Скорее всего, он зашел с улицы. Тут ближе до твоего жилища. И ушел сюда же. Поэтому Моряк и не видел, чтобы кто-то проходил мимо него… Просто, никто не проходил.
– А это не Моряк? – в голосе Родьки слышалась надежда.
– Я не знаю.
От ящиков Родьки послышался стук молотка. Они вернулись. Моряк уже забивал последний гвоздь, закрывая злосчастную дырку.
– Слушай. Тельник. – Саныч потер подбородок.
– Слушаю, старый. – Усмехнулся Моряк.
– Ты ведь недавно в метротоннель ходил. Верно?
– Было дело. Я ведь сам говорил.
– А как ты попал туда? Мы же за головным вагоном все забрикадировали.
– Ну, плохо значит, это сделали. Там сбоку мешки. Два отодвинь и ты в тоннеле. Но ты не волнуйся. Я все на место поставил. А что?
– Тут тоже лазейка. – Ухмыльнулся Саныч. – В этом рубеже.
Моряк вздохнул.
– Я уже устал повторять, что это не я. Я не педофил. Не извращенец.
– А у педофилов и извращенцев это на лице разве написано? – Саныч прищурился.
Моряк прищурился в ответ.
– Не написано. – Он внимательно смотрел в глаза машиниста. – А еще на лицах насильников и каннибалов это не написано. Или на лицах тех, кто ракеты запускал тоже ни хрена не записано.
– А это ты к чему?
– Это я к слову.
Саныч ведь постоянно шляется в городе в любое удобное для него время. И он почти каждый день ходит в сторону пожарки. Вроде как в свое депо, но оттуда до пожарки пять минут неторопливым шагом. Он ищет в городе жертв. Тащит в пожарную часть и делает свои дела? Как бы не было, явно, что Родька в огромной опасности. Там ведь, в этой яме, и детские останки. Да. Похоже это не Щербатый. Легче всего подумать на человека с уродливым лицом, который в силу своего уродства и комплексов мог стать насильником. Нет. Это может быть Саныч. Он крепкий, не смотря на свой возраст. Люди, жрущие сырое мясо либо очень сильны, либо обсираются кровью от инфекции.
– Ну, ладно. Старый. Пойдем, заделаем эту лазейку. Покажешь? А то ведь я не знаю где тот лаз, который я проделал, чтобы за ребенком следить. А?
Родька удивленно смотрела то на одного, то на другого. Она не понимала сути их разговора.
– А тебе, Моряк, палец в рот не клади, да? – усмехался с угрозой в голосе Саныч.
– Именно. Откушу по самое горло.
– А ты часом не каннибал?
– А вот это мы узнаем, если Клим и Жиган жратву этой ночью не добудут. Пойдем заколачивать.
Клим нервно переминался с ноги на ногу. Казалось что подмораживало. Ничего себе, лето. Он осмотрел пасмурное небо. Раньше он любил белые ночи. Но сейчас они были весьма не кстати. Сложно было передвигаться тайком, когда светло.
Из полуразрушенного дома на улице Устинова, наконец, вышел Жиган.
– Фууух… – выдохнул он, поправляя штаны.
– Полегчало? – спросил Клим.
– Ну, вот сейчас просрался и полегчало. А через пять минут опять прихватит… Ох…
– Что ты съел такое?
– Да что и все. Просто, наверное, с консервой не повезло. Н-да…
– Я уж думал, что после того, сколько ты там, в кустах у станции давил, уже и не осталось ничего в кишках твоих…
– А вот подишь, ты. Осталось… – Поморщился Жиган.
– А это что у тебя в руках?
– А, это? Да книгу нашел в той квартире. Представляешь, там, в сортире вода даже в сливном бачке еще была. Давно так с комфортом не гадил. – Он тихо засмеялся.
– Что за книга?
– Да тут… – он вышел на свет и приблизил книгу к глазам. – Бермек… Кербам… Беркем… Блин да что за имя такое? Про ядерную войну короче.
– Ну и выкинь это дерьмо на хрен. – Поморщился Клим.
– Да зачем? Щербатому отдадим. Он любит такое. Мазохист нах… – Жиган захихикал. – На, в мешок положи.
– Давай. И пошли уже. А то сегодня еду не добудем. Утром все палец сосать будут.
– Кто бы мне пососал, – произнес Жиган, продолжая тихо хихикать, и пошел дальше по намеченному маршруту.
