гурьбой спешат в светлые аудитории университета, озорные, неугомонные, едут работать на стройку Днепрогэса, полные решимости, готовые к смертельным схваткам с классовым врагам — кулачьем, отправляются в окружающие села проводить коллективизацию… Выпускной вечер. Оркестр. Кумач. Расставание и клятва верности… По распределению Цеха с другом направился в город Нижне-Днепровск на металлургический завод имени Карла Либкнехта. Родина крайне нуждалась в качественном металле, и они, комсомольцы, дадут его!
Но в 1935 году по призыву Центрального Комитета комсомола заводская организация направляла в авиацию своих лучших парней. И Владимиру повезло: теперь он должен ехать на Волгу в город Вольск. Опять проводы — оркестр, кумач, клятвы…
Как все же нестерпимо жжет солнце! Цеха оглянулся: куда бы перепрятаться? Но лопухи и подсолнухи куда-то вдруг исчезли, а он, одетый в поношенную красноармейскую форму, стоит на вершине голого утеса. Утес на высоком берегу широкой Волги — ее-то он сразу узнал! Утес знаменит: ему рассказали, что, по преданию, именно этот утес носит имя Стеньки Разина, что сюда приходил атаман думать свои думы. Владимир на утесе бывал часто. Сегодня пришел в последний, может быть, раз перед отъездом попрощаться. С утеса хорошо виден утопающий в зелени город с дымящимися трубами цементного комбината. Это Вольск! Назван так, как говорили, тоже в честь Разина, потому что Степан больше жизни любил волю.
Три года прошло, как он, Цеха, в числе немногих счастливчиков приехал в этот город учиться в военном авиационном техническом училище. И вот учеба окончена. Завтра он и лучшие друзья Екшурский и Халилов переоденутся в новенькую, очень красивую синюю форму командиров ВВС Красной Армии, прикрепят к голубым петлицам по два красных «кубаря» и эмблемы скрещенных ключей с летной птичкой, получат удостоверения о профессии авиационного техника и воинского звания «воентехник второго ранга». Потом их сразу пошлют на западную границу, в 13-й авиаполк. Срочно потому, что время было тревожное: в Мюнхене Англия и Франция вступили в сговор с Гитлером и продали ему Чехословакию, но наши приграничные войска изготовились и если братья-чехословаки попросят, то окажут им помощь освободиться от агрессора…
К месту службы Цеха едет не один, а вместе со своей молодой женой. Валя стоит тут же, на утесе, рядом, прижимается доверчиво к его плечу упругой грудью, прячется от жалящих лучей солнца за его широкую спину…
Валя! Верная юная подружка, почти девочка в бессменном синеньком платьице… Цеха любил тихие вечера над Волгой в городском парке. Впрочем, любил он не столько вечера — на Украине они еще лучше! — сколько ее, Валентину, хрупкую, пугливую, доверчивую, как ребенок, и нежную, ласковую, единственную, ненаглядную. Любил ее бархатистую кожу и еще в детском пушке щечки, тоненький воркующий голосок и звонкий смех, ее песни — протяжные, с грустинкой и бойкие, задорные. Удивительное создание! Сколько же она приносила ему, здоровому рабочему парню, радости и счастья, когда была шаловлива, весела, и сколько горя, когда грустила, страдала… Рядом с ней, подругой, Владимир всегда чувствовал себя особенно сильным и смелым, способным защитить свою любовь, свое счастье…
Валентина оказалась достойным другом. Она не испугалась трудностей неустроенной кочевой жизни кадрового военного, стала твердой опорой их молодой семьи…
…Барак-общежитие в Сещи, где они начали свою счастливую семейную жизнь, трогательные хлопоты с рождением дочурки Риты… Счастье оказалось до обидного коротким: в Европе началась война, и воентехник Цеха с авиаполком улетел брать под защиту своих западных украинских и белорусских братьев. А когда вернулся, зарыдал от горя: в Украинке умерла, не повидав перед смертью сына, Мария Родионовна, его родная мать… Съездил на похороны. В те скорбные дни в последний раз повидался со своим отцом, строгим и добрым Самойло Петровичем, бывшим красным партизаном и уважаемым на селе человеком…
Потом была война с белофиннами, и опять Валя оставалась одна. Потом полк перебазировался под Белосток. Там, в авиагарнизоне, Цеха получили комнату. Там и застало их то страшное воскресное утро 22 июня, срочная эвакуация. Владимир ушел с полком, а что сталось с Валей и с маленькой Ритой, как и с другими семьями летчиков и техников авиагарнизона, он не знал… Ничего не знал и потому страдал. Молча. Тяжко… Но верил и ждал…
Владимир отчетливо слышал радостный смех дочурки, музыку, голос жены, ее песни, ощущал ее дыхание, ласки… Иногда она так явственно вставала перед его воспаленными глазами, что он верил в ее присутствие и шел к ней. Но сознание прояснялось. Владимир с отчаянием обозревал пустую холодную тундру.
В один из дней, когда погода несколько улучшилась, до слуха Цехи донесся звон колокольчика. Он прислушался и не поверил. Но колокольчик настойчиво звенел и звенел. Через равные промежутки времени раздавалось одно и то же треньканье — такой звон бывает, он знал, не раз слышал и видел в лесах Белоруссии, когда бежит корова с подвешенным к шее колокольчиком. Корова в тундре?! Значит, близко люди?! Владимир обрадовался, закричал, заговорил что-то бессвязное и направился на звуки.
На этот раз он действительно не ошибся. Невдалеке от останков «Петлякова» по тундре ехала оленья упряжка с отдаленного стойбища. Управлял ею семнадцатилетний местный оленевод Алеша Канев. Оленеводческая бригада пастухов поставила в нескольких километрах от места катастрофы пастушечье жилье — куваксу. Бригада была невелика, всего четыре человека: отец парня — Феофан Клементьевич, Филиппов Григорий Семенович и Харлин Иван Гаврилович. Они-то и послали с утра Алешу, как самого молодого, к Бревенному ручью за хворостом. Парнишка ехал по знакомой, местности и неожиданно в стороне от тропы увидел обломки самолета. Раньше их здесь не было. Заинтересованный парень остановился, подошел поближе и вдруг услышал какие-то звуки. Звуки напоминали человеческую речь, но были совершенно непонятны. Потом кто-то зашевелился. Алеша испугался, бросился к упряжке и умчался назад, к куваксе.
Владимир Цеха хотя очень плохо видел, но рассмотрел двигавшихся людей и оленей. Он, несказанно обрадовавшись, заторопился, направился к людям, закричал. Но те почему-то повернули от него, побежали к оленям и уехали. Человек долго смотрел им вслед, тянул руки, звал, но силы уже покидали его, и он остановился. С трудом вернулся к самолету. Положение стало совсем безнадежным. Все чаще мутился рассудок, и только одна мысль теплилась в голове: «Не спать! Не сдаваться! Не спать!»
И он снова заставлял себя ковылять вокруг самолета…
…Отъехав на большое расстояние, Алеша Канев опомнился. За ним никто не гнался, не стрелял. Парень поехал к отцу.
Оленеводы переполошились: откуда в тундре самолет? Почему речь непонятная? Может быть, немцы высадили десант? Посовещавшись, утром 28 сентября вчетвером, захватив охотничьи ружья, они поехали к самолету. Соблюдая осторожность, остановились вдалеке, окружили. По сигналу скрытно двинулись вперед. Когда приблизились на выстрел, Канев-отец вскочил и направился к самолету. Оттуда отделился и шагнул навстречу высокий человек в лохмотьях с совершенно черным лицом. Канев вскинул ружье, скомандовал: «Стой! Я буду стрелять!» Но человек еле держался на ногах, тянул к оленеводу черные руки и бормотал что-то несвязное. Бригадир отбросил ружье и подхватил вконец обессилевшего человека. Остальные подбежали на помощь. Они уже разглядели красные звезды на килях «Петлякова» и на обломках его крыльев. Пострадавшего осторожно уложили на нарты и увезли в куваксу.
Шел одиннадцатый день после катастрофы…
В куваксе оленеводы, как могли, оказали человеку первую помощь, поили его водой, оленьим молоком и спешно готовили упряжки в дальний путь — везти командира в Энск.
Цеха впал в беспамятство…
На другой день с утра Иван Харлин и Григорий Филиппов двинулись в путь. Только на второй день к вечеру они приехали в Энск. Техника передали в медпункт и сообщили на аэродром. Тогда-то и узнали там о судьбе экипажа сержанта Киселева.
Цеху срочно переправили в медицинский пункт мыса Корабельного. Врач немедленно ампутировал ему ступни обеих ног и сообщил в Архангельск, просил срочную помощь.
Командир энской авиабазы направил в район Бревенного ручья экспедицию. Она и произвела захоронение летчиков. На братской могиле вместо обелиска установили полуразрушенный фюзеляж «Петлякова-3» с именами погибших.
