«Взаимодействие с кораблями эскорта при отражении атак подводных лодок и авиации противника», «Способы определения местонахождения самолетов в море в условиях ограниченной видимости зимой» и другие. Одновременно на занятиях обобщался опыт лучших. Выпускались стенные газеты и листовки. Одна из листовок называлась «Они первыми обнаружили конвой» — с фотографиями Усенко и Лопатина.
В общем, жизнь в авиаполках ОМАГ «закипела»…
В 13-м авиаполку состоялось очередное партийное собрание. Проходило оно не в штабе, как всегда, а в землянке «дежурных средств». Дежурные средства — ДС — это готовые к взлету две пары Пе-3. Располагались они в углу аэродрома у расчищенной от снега ВПП. Самолеты стояли с прогретыми моторами, а летчики в полной боевой готовности находились рядом в землянке. Командовал ДС командир звена лейтенант Усенко. Собрание в таком месте проводилось впервые, в основном из-за дежурных средств — коммунисты полка решили на месте изучить опыт организации боевого дежурства и заодно рассмотреть заявление о приеме в партию Константина Усенко.
Когда секретарь партийного бюро Цехмистренко накануне предупредил об этом летчика, тот не на шутку разволновался, привел в порядок летное обмундирование, проверил подчиненных, самолеты, а потом уединился в кабине, повторил Устав ВКП(б) и для верности попросил Обойщикова проверить.
Кронид волновался не меньше командира и потому устроил ему настоящий экзамен, задал несколько вопросов по международному и внутреннему положению страны, по комсомольским делам и с особым рвением «погонял» по истории партии.
Константин сносно ответил на все вопросы, но в землянку входил с волнением.
Землянка была просторная, но, когда ее заполнили авиаторы, одетые в зимнее летно-техническое обмундирование, свободных мест не оказалось, и многие расселись на полу. Усенко с Обойщиковым пристроились поближе к выходу.
Председатель собрания Василий Сысоевич Чернышев оглядел грустными глазами собравшихся и предложил почтить память погибших минутой молчания.
Тихо, стараясь не производить шума, люди встали, замерли в скорбных позах. Три недели прошло после боя у мыса Канин Нос, но горе не притупилось, свежие раны не зарубцевались. Константин с болью вспомнил распорядительного Жору Кузина и веселого «неунывайку» Василия Родина, техдоктора Лысенко… А Володя Цеха?! Удивительно, как только он все вынес и выдержал? С виду обыкновенный, скромный, застенчивый. А какое мужество?!. Только вот выживет ли?.. Должен!
Голос председателя вернул его к собранию:
— Предоставляю слово для информации Цехмистренко!
Тот встал, положил перед собой папку с документами.
— К нам на партийный учет приняты три коммуниста. Представляю командира второй эскадрильи Николая Антоненко!
В углу землянки с лавки встал высокий чернявый, могучего телосложения бровастый капитан с орденом Красного Знамени на морском кителе. Он спокойно, с достоинством выдержал изучающие взгляды и так же неторопливо сел.
— Зам комэска старший лейтенант Сергей Нюхтиков и комиссар эскадрильи старший политрук Евгений Дзюба!
Константин с любопытством оглядел сухощавого, высокого, с внимательными голубыми глазами Нюхтикова и кареглазого, небольшого роста, аккуратного Дзюбу. Командиры прибыли на базу недавно вместе с пополнением. Уже в том, как они себя держали, чувствовались опыт, собранность. Конечно, такая смена была сильной, достойной и очень нужной им, скороспелым морякам. Только — летчик почувствовал, как в груди шевельнулась щемящая досада, — погибших не заменить…
А Цехмистренко уже читал анкетные данные Усенко, рекомендации членов партии и комсомольской организации. Константин слушал их как сквозь сон, с трепетом ожидал «экзамена».
— …заслушать Усенко. Возражений нет? Давай, Костя!
Летчик вскочил и, придерживая рукой планшет, под дружественные напутствия направился к столу. Он шел, сдерживая волнение, неторопливо, осторожно переступал через ноги людей. Сумрак землянки увеличивал его крупную фигуру: непокрытую голову с вьющимися русыми волосами, которая почти касалась потолка, мешковатый меховой комбинезон, расстегнутый на груди, мускулистую шею, наполовину прикрытую воротником свитера из верблюжьей шерсти. По открытому лицу пробегали тени, от всеобщего внимания и ответственности минуты летчик смущался и хмурился.
У стола Константин обернулся и вопросительно посмотрел на председателя. Тот дружески подмигнул ему:
— Давай по существу. Расскажи о себе. Многие в полку тебя не знают, семь раз пополнялись. Давай!
— Что рассказывать? — Усенко задумался, переминаясь с ноги на ногу. Потом громко откашлялся и сказал:
— Мы вот… помянули наших. А там шестеро коммунистов. Нельзя ослаблять ряды! Хочу им на смену. Знаю одно: сейчас, когда на фронте так трудно, когда враг уже на Волге, все… кому дорога Родина, должны не только сплотиться вокруг… а быть в рядах партии! Делом надо… Вот почему прошу принять меня в члены партии. Не подведу! У меня был летнаб Минайлов. Убили его под Москвой. Так вот он, комсомолец, будучи смертельно раненным, до последнего мгновения жизни выполнял свой долг летчика: наводил нашего «Петлякова» на цель, сбросил бомбы… только люки не успел закрыть. Вот так надо! Я тоже буду, как Минайлов, до конца! До последнего дыхания! Слово! — Летчик вскинул руку к плечу, сжал кулак. Повторил: — Слово коммуниста!
Сказано это было взволнованно, просто, без позы, искренне. И такая сила, такая убежденность прозвучали в его словах, в громком голосе, что в помещении стало тихо и торжественно, как при клятве.
Чернышев вскочил, подошел к летчику, потряс за плечи:
— Ты сказал, друг, то, что надо!
В землянке загудели, раздались хлопки, возгласы:
— Ясно! Принять! Голосуй, председатель!..
— Садитесь, Усенко… Кто выступит?.. Кто за то, чтобы…
— Разрешите? — громко прервал председателя небольшого роста крепыш и, не дожидаясь разрешения, пошел к столу. Его открытое симпатичное лицо, высокий лоб с гладко зачесанными назад темными волосами и умные светлые глаза дышали решимостью.
— Слово имеет штурман второй эскадрильи капитан Мяло Леонтий Леонович! — запоздало представил председатель.
А Мяло уже шагнул вперед, заговорил с жаром:
— В такой день, как прием в партию, спешить, товарищи, нельзя! Надо сказать Косте все, что думаем о нем, что знаем — хорошее и плохое. От хорошего он, верю, не зазнается. От плохого постарается избавиться. Ему жить!
Леонтий Леонович перевел дух и заговорил спокойно:
— Товарища Усенко я знаю с сорокового года, полюбил этого медведя и отчаянного летчика. Он ненавидит фашистов. За товарищей жизни не пожалеет, что он не раз доказывал в боях. Но у Кости есть серьезный недостаток: к каждому он подходит с той же меркой, что и к себе. А нужно в меру! О человеке следует судить не по его обещаниям, а по делам, по тому, что и как он делает, — так учит партия! У нас есть немало таких, которые наобещают с три короба, а везти эти короба предоставляют другим. Не попадайся, Костя, таким на удочку! — Штурман обернулся к летчику. — Это тебе мой главный совет на всю жизнь! Понял?
Тот, зардевшись, согласно кивнул головой.
— А теперь, — продолжал Мяло, — я расскажу не для протокола, а для тех, кто в полку недавно. Вы знаете, кто такой в нашем полку Константин Степанович Усенко?..
…Последняя мирная суббота, но об этом еще никто не знал. Впервые за три месяца объявлен первый выходной день. Почти все руководство полка, штаба и эскадрилий уехало к семьям на стационарный аэродром в Россь. Огромный пятиэскадрильного состава 13-й авиаполк и БАО полевого аэродрома
