Минайлова…
Гибель боевых товарищей мы переживали болезненно, а Константин от горя даже почернел, утратил былую выдержку, стал «срываться»: кричал на техников, если они почему-то не поспевали подготовить машину к вылету, и даже случалось, перечил начальству. Но его не наказывали. Конечно, видя переутомление парня, Косте пытались дать хоть небольшой перерыв в полетах. Где там! Он и слушать не хотел, требовал одного — летать! И успокаивался только тогда, когда получал очередное боевое задание и усаживался в свой самолет.
В ходе боевых действий много самолетов выходило из строя, пополнялись ряды «безлошадников». Для нас, летчиков, это было обидное слово. Спасибо, командование вскоре закрепило за каждым самолетом по нескольку экипажей, и мы летали поочередно. Только Усенко отказался передавать «семерку» другим. Командир полка почему-то не стал настаивать, пошел ему навстречу. Поэтому, если мы совершали в день по одному-два вылета, Константин летал чаще.
С оживлением в авиаполку партийно-политической работы авиаторы будто обрели второе дыхание.
Усенко с удовольствием рассматривал развешанные на КП и в жилых землянках листовки об отличившихся в боях летчиках, выпущенные редколлегией комсомольского комитета. Были там фотографии Челышева и Устименко, Кузина и Фордзинова. Шокурова и его, Константина, техников Клюшникова и Екшурского.
В авиаполк стали доставлять письма. Правда, письма получали немногие, но им были рады все и читали, как свои.
Комиссар авиаполка собрал на совещание политработников и партийно-комсомольский актив. Пришел и Богомолов.
— Товарищи! Хочу вместе с вами подвести первые итоги нашей работы, наметить новые планы. Прошу высказываться.
— Что тут высказываться? — развел руками Челышев. — После нашего партийного собрания прошло всего ничего, две недели, но, по-моему, наш авиаполк преобразился. Форму одежды теперь почти не нарушают. Дисциплина укрепилась. Люда стали лучше питаться, отдыхать, помылись в бане. Считаю, что проделанная работа сказалась на результатах боевых вылетов. Удары наши стали точнее! Потерь нет. А сколько нам присылают благодарностей наземные войска! На фронте не легче, а вот настроение у людей улучшилось. Эх, если б еще поменьше скакать по аэродромам!
— Киноустановку какую бы завести. В штабе дивизии идут же кинофильмы! Может, и нам пришлют?
— Надо бы наладить контакты с населением окружающих деревень, — предложил Цехмистренко. — Они сами идут к нам, несут яблоки, огурцы, молоко.
— Нашего парторга уже на молочко потянуло, — поддел Диговцев. — А вообще я тоже за контакт. Можно помогать с уборкой урожая, заготовкой дров. Ведь в деревнях одни женщины, старики да дети малые. А у нас есть «безлошадный» техсостав. Да и побеседовать приглашают, хотят услышать о положении на фронте.
Утром Богомолов водил группу под Смоленск. Бой был удачным, домой вернулись все экипажи, и настроение у командира было хорошее. На стоянке он помог техникам закатить Пе-2 в укрытие и пошел передохнуть.
— Товарищ капитан! — подошел Михайлов. — Разрешите доложить? Основные звенья партийно- политической работы в авиаполку задействованы. Прошу вернуть меня к боевым вылетам. Я с Горевым уже договорился: будем летать на его машине по очереди.
Василий Павлович тепло поглядел на уставшее лицо тридцатилетнего комиссара и в душе пожалел его: он заметно похудел, почернел, а голубые глаза посветлели, будто выцвели. Подумал: «Досталась ему эта перестройка!»
— Хорошо! — согласился командир полка. — Пару-другую вылетов тебе дам. Но только не ослаблял свою комиссарскую работу. Что еще собираешься делать?
— Думаю, как в таких условиях отметить День авиации. Хотелось бы собрать личный состав, а вам, как командиру, выступить. А?
Лицо Богомолова вытянулось. Он нахмурился.
— Может, комиссар, еще прикажешь провести торжественное собрание? Да со знаменем, с оркестром?
Михайлов, казалось, не заметил издевки в тоне командира, загораясь, подхватил идею:
— А что? Этот вопрос нужно хорошенько обмозговать. В самом деле. Оркестра мы, конечно, не найдем, а вот знамя… Знамя полка хранится в штабе за семью замками. А почему бы его не вынести да не показать нашему народу? Думаю, не ошибемся, товарищ командир, настроение у людей поднимется еще выше. А потом бы еще концертик дать.
— Ну, ты загнул… — начал было Василий Павлович и замолчал. Потом сказал решительно: — Давай, комиссар, выноси знамя, крути концерт. Пожалуй, и в самом деле так надо.
Все эти дни держалась устойчивая хорошая погода. Такой она была и 18 августа. Но с обеда резко ухудшилась, появилась сплошная облачность, нижняя граница которой едва достигала пятисот метров. Полеты были прекращены: генерал Мичугин не разрешил рисковать пикировщиками, выпускать в бои на высотах, которые простреливались даже ружейным огнем…
Обстановка изменилась. Михайлов дал команду готовиться к торжественному вечеру.
Сразу после ужина авиаторы, свободные от дежурств и работ, собрались на поляне у полкового КП. Туда уже вынесли стол, накрыли его кумачом, поставили несколько лавок. Появилось начальство, и капитан Власов подал команду:
— Внимание! По-о-олк, по-эскадрильно в четыре шеренги ста-а-ановись!
Командиры и красноармейцы заняли места в строю, выровнялись.
— Под знамя! Сми-и-ирно! Знамя вынести! Из двери землянки показалось алое полотнище, потом знаменосец — им был Александр Устименко и два ассистента техники Павел Клюшников и Николай Екшурский. Строевым шагом они прошли по густой траве и остановились, как положено, на правом фланге.
Необычайно серьезный, строгий Михайлов стоял рядом с командиром авиаполка и, как все, не сводил глаз с полковой святыни. Все же он успел заметить, как подтянулись бойцы и командиры, с каким благоговением они провожали глазами и поворотом головы знамя, и почувствовал в сердце толчок. Его глаза помимо воли увлажнились.
— Знамя! На середину! — приказал Богомолов дрогнувшим голосом и перевел дыхание: он тоже был заметно взволнован.
Командир авиаполка встал рядом со знаменем и обратился к строю:
— Товарищи! Мои боевые друзья! До войны День авиации наш народ и мы, авиаторы, встречали радостно, празднично. Фашисты хотят лишить нас этой радости. Не выйдет! Сегодня наши экипажи ведущих Челышева и Горева нанесли меткие удары по немецким войскам под Ельней и Духовщиной. Еще сотни захватчиков нашли себе могилу на нашей священной земле. Так будет со всеми, кто посягнет на жизнь, честь и свободу советского народа! Смерть немецко-фашистским захватчикам! Богомолов оглядел строй и приказал:
— Капитан Власов! Зачитайте приказ. Помначштаба вышел на середину и открыл красную папку. Громким, торжественным голосом он начал:
— «Товарищи красноармейцы и командиры! Поздравляю вас с всенародным праздником — Днем авиации… За успехи борьбы на фронте… объявляю благодарность капитану Челышеву… Гореву… Усенко… Гаркуненко…»
После торжественной церемонии Богомолов повернулся к Михайлову:
— Все нормально, комиссар. Получилось. Только, эх, черт, забыл дать команду, чтобы все переоделись в форму. Чего ее сундучить?
— Учтем на будущее.
— Ты что? Действительно организовал концерт? Леонид Васильевич загадочно улыбнулся и пригласил:
