собственных ощущениях, интересовалась, помнит ли Коля ее имя, и т. д. и т.п.
Ежов и рта не мог раскрыть. Несколько раз он порывался вставить хоть слово, но не тут-то было. Юля не желала прерывать свой монолог. Лишь выпустив пар, она остановилась передохнуть.
Ежов стоял перед ней, виновато понурив голову.
– Беда, – только и вымолвил он. – Я думал, тебе, это, понравилось.
– Конечно, понравилось. Я пять часов тупо сидела на одном месте, пока вы развлекались. – Впрочем, теперь она говорила менее энергично: – Ты когда-нибудь в лифте застревал? Ощущения такие же.
Всю дорогу до дому Юля всеми возможными способами уговаривала Ежова бросить эту фигню. Но в ответ он лишь отрицательно качал головой и невразумительно мычал. Наконец у самого ее дома он не выдержал.
– Как ты понять не хочешь? – Коля остановился и в упор поглядел на девушку. – Мне там очень хорошо, мне там интересно.
– Значит, со мной тебе плохо и неинтересно? – Юля почувствовала, как внутри снова нарастает злость.
– Нет, с тобой мне очень хорошо, очень-очень. Но пойми ты, это другое.
Девушка лишь презрительно фыркнула:
– Ладно, до завтра.
Совершенно убитый и понурый, Ежов поплелся прочь. Как не похож он был на того Колю, который сегодня что-то чертил у Кахобера на уроке, который двигал своих дурацких солдатиков, скакал и прыгал вокруг стола. Тогда глаза его горели, плечи распрямлялись, и он становился даже выше ростом. Теперь он как-то весь сгорбился, сдулся, будто проколотый воздушный шарик.
Юле вдруг стало ужасно жалко его. То, что еще минуту назад казалось ей таким правильным и важным, теперь потеряло смысл. Сейчас имело значение только одно: именно она, Юля, сделала его таким несчастным, обидела его.
– Коля, погоди!
Он остановился и, еще сильнее съежившись, медленно, нехотя, поплелся обратно.
– Прости меня, пожалуйста! Все это мои идиотизмы. – Она всхлипнула. – Прости, я больше не буду тебя мучить.
И Коля, тот самый Коля, которого она так хорошо знала и любила, грустно улыбнулся и обнял ее, как тогда на балконе. Они просто стояли, тесно прижавшись друг к другу, и молчали.
11
После злосчастной поездки в клуб Юля дала себе слово больше Ежова «не тиранить». Жизнь у них с мамой нелегкая, и вовсе не плохо, что парень пытается заработать. Дело, конечно, странное, но, с другой стороны, кто на работу школьника возьмет, а тут и дома сидит, и деньги добывает. С играми тоже… В конце концов, завел себе человек хобби, и ладно. Пусть странное, идиотское – это его проблемы. Хочет проводить время в компании сумасшедших – на здоровье. Однако именно на этом месте Юля каждый раз запиналась. «Неужели, – в сотый раз спрашивала она себя, – неужели трудно найти дело, которым можно заниматься вдвоем?» И она задумывалась, что бы предложить Ежову взамен солдатиков. Конечно, оставались бары, клубы и дискотеки, где они оба чувствовали себя классно, но Коле этого всегда оказывалось мало. Стоило только замаячить призраку очередной игры, как он бросал все и мчался в свою бойлерную. Мало того, он умудрился заманить туда и Кахобера, и теперь семейный, заваленный работой преподаватель истории время от времени ездил поглядеть на игру в солдатики.
Наконец Юля не выдержала и решилась все рассказать Марине.
– Я хочу с тобой посоветоваться. – Юля подняла одну бровь. – Тут такие дела творятся...
Но договорить она не успела – Марина ее перебила:
– Ох, блин, узнаю! Знакомый голос, знакомый взгляд. Сейчас ты опять будешь на Ежова баллоны катить, потом напридумываешь всякой чуши и разругаешься с ним. Тебе это надо?
– Не собиралась я тебе жаловаться. Говорю же, посоветоваться хотела. Ладно, я тогда с Шуриком поговорю, он все в гости рвется. Вот и повод будет.
– Только не это! – Марина засмеялась. – Он, как приходит, как начинает рыдать об очередной своей несчастной любви, так по всему дому сырость. Прикинь, если вы вдвоем разреветесь? Квартиру, верняк, смоет.
– Мариночка! – Генриетта Амаровна постучала в дверь. – Тебя к телефону! – Она просунула голову в дверь и, хитро подмигнув, добавила: – Некий Димитрий.
Естественно, Марина тут же сорвалась с мета, а Юля задумалась. Мысль посоветоваться с Шуриком раньше не приходила ей в голову. Конечно, имен она называть не станет, просто обрисует ситуацию. В конце концов, он к ней все время таскается в жилетку поплакаться. Как ему отставку дадут, так и является. Теперь пусть сам слушает.
Марина вернулась погрустневшая.
– Митька в институте зависает, а мы погулять собирались. – Она тряхнула волосами. – Ладно, чего там у тебя? Давай рассказывай.
И Юля рассказала ей про новую жизнь Ежова, про то, что ей там нет места, и про то, как от этого тоскливо на душе.
– Ну, не знаю… Если тебе так хочется быть с ним все время, ходи на эти их войны, сиди рядом и скучай.
– Ага, – Юля надула губки, – была уже разок. Чуть крыша не поехала.
– Тогда научись в солдатиков играть, раз они кайф ловят. Значит, что-то в этом есть. Будешь с ними резаться.
– Я брала у Ежова их правила. Полная креза, ни слова не поняла. Двадцать листов с объяснениями, куда и как ходить. Нет, – тяжело вздохнула она, – это не для меня.
– Тогда не знаю. Говоришь, он солдатиков раскрашивает? Садись рядом, бери кисточку и малюй. Еще и денег, может, заработаешь. Но лучше всего – не трогай его и сама не напрягайся. Он тебе не врет? Не врет. Другую себе не завел? Не завел. Дыши глубоко и радуйся жизни. А сейчас пойдем-ка сочинение писать. Русичка сказала, не меньше пяти страниц своих мыслей. Чего писать – непонятно.
Юлю Маринин совет не слишком устроил. Все это можно придумать и самой, без посторонней помощи, и она решила позвонить Шурику. Но сначала надо разобраться с сочинением.
Когда Юля дозвонилась до Шурика, он уже закончил репетицию и размышлял, куда бы поехать, так что ее предложение встретиться он принял с воодушевлением, и меньше чем через час они вдвоем сидели в маленьком, не очень чистом, но зато полупустом кафе.
– А вот как ты думаешь, – начала Юля, – если люди любят друг друга, они должны быть все время вместе?
– Ко-неч-но. – Шурик особенно сильно нажал на это слово. – Обязательно. Вот когда я больше всего на свете хотел постоянно находиться рядом с Машей, так каждый день на пляж ездил. Мне, между прочим, на солнце нельзя, обгораю сразу. Но, скажем так, она хотела загорать, и я жертвовал собой. У меня все болело, я мучился, а она надо мной только издевалась.
Юле стало очень смешно, она представила себе красного Шурика на пляже. Руки, спина, нос – все в лохмотьях слезающей кожи. Зрелище наверняка ужасное. Неудивительно, что эта самая Маша его отвергла.
– Я так страдал, – продолжал Шурик. – Сколько бессонных ночей я провел под ее окнами. И, скажем так, все напрасно.
Юля почувствовала, что разговор уходит в другое русло, и конкретизировала вопрос:
– Это понятно. А вот если у одного свои дела, а другому они не нравятся, тогда что?
– Значит, каждому надо сделать выбор. Нельзя сидеть на двух стульях сразу. Скажем так, я готов пожертвовать чем угодно, если только, – он мечтательно закатил глаза, – мне отвечают взаимностью.
– А если это работа или учеба? – не отставала девушка.
