Уже давно Терновой распрощался с Карпухиным, а тот все еще оставался в состоянии тревоги. Он то и дело всматривался в люльку, висящую на соседнем каупере, вслушивался в очереди багратовского молотка.
Всю последнюю неделю Карпухин был не в духе. О каких бы делах, связанных с клепкой, ни заходила речь в присутствии Карпухина, он мрачно махал рукой: все, мол, плохо, и домну в срок не пустить; хорошо, мол, еще, что каупера стоят и набок не валятся. При такой работе даже удивительно, как они держатся. Но после разговора с Терновым ему захотелось увидеть Баграта и сказать что-нибудь доброе. Он с нетерпением ждал обеденного перерыва.
— Что ж он, должен был мне коробку конфет подарить? Как барышне? — ворчал Карпухин, направляясь в столовую. — Выставил восемьсот заклепок с лишним — вот его благодарность. Мог бы, конечно, позвать, окропить свой рекорд святой водой. Какое там свой! Мой рекорд! Моя сноровка!.. Мне бы его годы, его силу да такого первейшего учителя!..
Войдя в столовую, Карпухин сел за столик, поискал глазами Баграта, увидел его в дальнем углу и отвернулся. Не станет же он мириться первый!
— Можно, Захар Захарыч? — Рядом стояла Катя, держась за стул.
— Каким ветром тебя к моему столику прибило?
— Знаете, Захар Захарыч, — сказала Катя, с грохотом придвинув стул и шумно усаживаясь, — я согласна вернуться к вам в бригаду.
— А кто тебя зовет?
— То есть как?
— А вот так. Бегаешь туда-сюда, вертишь хвостом. Ты почему от Баграта бежишь?
— Поссорились мы.
— Что, металл пережгла?
— Этого за мной не водится.
— В чем же тогда дело?
— Он в мою личную жизнь вмешивается. Пусть он жене своей мораль читает, а не мне!
— А тебя этой самой моралью и надо стегать.
— Я свою работу исполняю, а до остального никому дела нет. Вы же, Захар Захарыч, не делали мне замечаний? Кого касается, как я с парнями разговариваю, как одеваюсь, как вилку держу, как зеваю…
— Не ругал тебя — и зря. Должен был тебя воспитывать.
— Здрасьте! Меня еще бригадиры воспитывать будут!
Катя с грохотом отодвинула стул, собираясь подняться и уйти, но что-то заставило ее остаться на месте.
— А с девицами, которые даже краснеть ленятся, я нянькаться не могу.
Катя нетерпеливо передернула плечами.
— Так возвращаться к вам, Захар Захарыч?
— Я тебя обратно в бригаду не возьму.
— Думаете, работать разучилась?
— Работу твою, Катя, хаять не собираюсь. Да с Багратом и не разучишься. А поведение твое мне не нравится.
— Хуже стала себя вести?
— Да не хуже, чем прежде. Но девушкам с тебя пример брать не приходится.
— Плохо вы обо мне понимаете, Захар Захарыч. — Губы Кати подергивались все сильнее, на глазах показались слезы. — Что я, какая-нибудь гулящая?
— Лишнего про себя не придумывай. — В хриплом голосе Карпухина послышались теплые нотки. — Девушка ты неплохая. А ведешь себя так, что худое про тебя могут подумать. Вот Пасечник — ухарь-парень, а иной раз, вижу, стесняется твоих выходок. Как закуришь — отворачивается. Ну вот, глаза на мокром месте. Ты пойми, о чем речь веду. Теперь тебя у твоей жаровни за броней все видят. Ты думаешь, одному Баграту слава? А кто ему восемьсот пять заклепок нагрел? Екатерина Петрашень! На тебя люди оглядываться станут. И то, что раньше тебе — ноль внимания, теперь — забота! Ты во всем себя соблюдать должна. Вот так.
Катя всхлипывала, не вытирая слез.
— А от Баграта не уходи. Не советую. Он тебе добра желает. И обижаться на него не имеешь права. Пойдемка к Баграту, я вас помирю.
Карпухин сразу повеселел, отставил тарелку и направился к Баграту.
Сзади покорно шла Катя, утирая глаза краем косынки.
Баграт привстал навстречу Карпухину, белки его глаз и зубы блеснули на закопченном лице.
— Вот привел твою кралю обратно, — Карпухин притворно закашлялся. — Ишь что затеяла! Из бригады в бригаду бегать, обиды разводить…
— Садитесь, Захар Захарыч. — Баграт, все такой же сияющий, пододвинул стул. — Садись, Катя.
Карпухин оглянулся на свой столик, на одинокую тарелку. Баграт перехватил взгляд, принес тарелку с окрошкой.
— Правильно, Баграт, что к порядку ее приучаешь. Девушка она понятливая. Захочет — вся эта ржа и окалина с нее сойдут…
А через минуту Баграт и Карпухин, забыв о Кате, заговорили о своих делах.
Баграт никогда не выпивал за обедом, но сегодня на радостях сбегал в буфет.
Он взял в руку стаканчик и торжественно провозгласил:
— Разрешите, Захар Захарыч, поднять этот маленький бокал с большим чувством. За ваше здоровье. Правильно говорят у нас на Кавказе: благодарный ученик всегда старается обогнать своего учителя! И скупо тот расплачивается с учителем, кто на всю жизнь остается у него в учениках!
Баграт поставил стаканчик и простер над столом большие темные руки.
— Что эти руки умели раньше? Поднять да бросить, больше ничего.
— Чернорабочие всюду из моды выходят! — поддержал Карпухин. — Теперь неграмотные руки — не родня умной голове. Ты, говорят, второй вентилятор ставить собрался?
— Хочу сейчас, в перерыве, попробовать.
«Неужели чад сквозняком разогнали?» — удивлялся Карпухин, шагая к кауперу следом за Багратом и с уважением поглядывая на его могучие смуглые плечи, совсем открытые солнцу; вряд ли вообще найдется майка, которая окажется впору Баграту.
Карпухин увидел дежурного на компрессорной и властным жестом подозвал к себе.
— Ты что же это? — еще издали закричал Карпухин. — Так и будешь нас без воздуха держать?
— В жару всегда утечка воздуха больше.
— При чем здесь жара? Сам прохладно живешь, вот что я тебе скажу. С таким работничком только ежей доить. Двенадцать молотков прокормить воздухом не можешь! Так и работаем — ни спасибо, ни наплевать.
— Будет воздух. Как в аптеке!
Дежурный стал шарить по карманам, нашел папиросы, спички и закурил с таким деловым видом, будто именно это было самым важным и трудным во всей его работе.
— «Как в аптеке»!.. — передразнил Карпухин. — Тебя аптекарем сделать — ты бы всех больных уморил…
Катя проводила удивленным взглядом Карпухина и Баграта, которые вместе вышли из столовой.
Она посмотрела в зеркальце — не заплаканы ли глаза? — и пошла искать Пасечника.
Катя боялась себе в этом признаться, но пустыми, бессмысленными стали для нее отныне дни, если она не виделась с Пасечником.
— Ах, Коля, — призналась Катя вскоре после того ветреного утра. — Если бы вы только знали, как я тогда… Чуть сердце не разорвалось…
— Где тонко, там и рвется, — раздался рядом насмешливый голос Хаенко.
Катя вспыхнула и оглянулась — откуда взялся этот Хаенко? Ну просто проходу не дает!
