эта фотография на Доске почета. Ночью там горят лампочки. Люди из ночной смены тоже видели фотографию. Под ней красиво написано: «Екатерина Петровна Петрашень».
А может, при электрическом свете не видно, что она растрепанная? Хоть бы Пасечник не вздумал смотреть на Доску почета…
Корреспондент этот обещал поговорить с фотографом. Но вдруг фотограф заупрямится и не захочет переснять Катю? Или пообещает, а потом и думать об этом забудет? Недаром Захар Захарыч называет его Обещалкиным.
Надо же было полениться, не посмотреться в зеркальце! Такой степкой-растрепкой снялась!.. А косой Катя сроду не была. Это фотограф ее изуродовал…
Завтра Катя пойдет в радиостудию. Выступать будет, Не хуже той Зойки Иноземцевой, на которую Пасечник в театре глаза пялил. Подумаешь, актриса! Тоже у жаровни коптилась, тому же Карпухину заклепки пекла!..
Катя представила себе, как Пасечник будет слушать ее речь. На бумажке уже все написано. Нужно только прочесть без запинок. Где запятые — передохнуть, где точки — помолчать подольше. А эта Зойка Иноземцева, она чужие пьесы читает!.. Может, она вовсе и не такая красавица. Их там мажут в театре, из старух делают молодых. Интересно, а в студии не мажут?.. Катя рассмеялась. «Дурочка я! Это же радио». Интересно, как эта самая студия выглядит — может, там светло, как в фотоателье? Или там синий свет горит? Надо было у Захар Захарыча спросить, он все радиостудии обошел. Катя достала с тумбочки зеркальце, посмотрелась в него, повела глазами и с удовольствием похлопала длинными черными ресницами. Ничего девочка!.. А копоть на веках — это даже хорошо, что она не смывается. Во всяком случае, лучше, чем грим у Зойки Иноземцевой.
После ссоры с Пасечником в театре и разговора с Карпухиным в столовой Катя стала следить за своими словами, за своей внешностью и манерами.
Она вспоминала, чем бывал раздражен Пасечник, вспоминала замечания, которые делал ей Баграт — всегда наедине и в очень деликатной форме. Катя как бы выслушивала эти замечания заново и только сейчас, спустя много дней, краснела.
Как грубо она тогда закричала на Баграта: «Можешь делать замечания своей жене!» Жена-то у негоинтересная. Катя познакомилась с ней, когда Баграт ставил рекорд и Таня приносила ему завтрак. Баграт поделился завтраком и с Катей. Он налил ей крепкого чая из термоса и сказал: «Привык на Кавказе. В жаркий день жажду утоляет. Как молодое вино». А Катя даже спасибо не сказала…
Таня рассказала Кате, как она ухаживала за раненым Багратом на фронте; как стала санинструктором и комсоргом в саперном батальоне. Рассказала, как они жили с Багратом в шалаше, скроенном саперами из трофейных плащ-палаток. Они неразлучны с фронта.
Катя доверялась теперь жене Баграта во всем. Как-то она призналась Тане, что после смены не пошла под душ, а легла, усталая, возле своей кровати прямо на черную училищную шинель, подложила под голову ватник и так проспала до утра. Как Таня ругала ее за это!
Вчера Катя пришла очень усталая, к тому же у них в общежитии не работал душ. Ну что ж, она отправилась в дом молодоженов по соседству и вымылась там на славу.
Катя брезгливо, даже с ненавистью, посмотрела на свою руку, на татуировку. Из-за этого ее часто окликали по имени незнакомые парни. Пришла же когда-то в голову такая блажь! Еще упрашивала подругу, чтобы та истыкала кожу иголкой, окунутой в синюю пакость. Будто Катя могла забыть свое имя или без этого клейма ее стали бы путать с другими девушками.
Но благодаря татуировке на руке Катя и познакомилась тогда с Пасечником.
«Кто последний? Я за Катей», — вспомнила Катя, и сердце заныло тревожно и сладко.
Катя перебрала в памяти все свои встречи с Пасечником. И вспомнила много такого, что заставило ее встревожиться, от чего сразу бросило в жар, будто она только что сменила легкую простыню на ватное одеяло.
В первый раз Пасечник ничего не сказал и только поморщился, когда она стала прикуривать от его папиросы.
А что, если бросить курить?..
У входа в столовую торчит водопроводный кран. К нему привинчивают шланг, и когда поливают, у крана всегда образуется большая лужа. Однажды Катя вышла из столовой, а обойти лужу ей было лень. Тут подвернулся кто-то из своих, кажется Бесфамильных. Она подбежала сзади, крикнула: «Неси меня!» — и повисла у него на шее, болтая ногами. Едва она ступила на сухую землю, как заметила насмешливый взгляд Пасечника.
Видимо, он не забыл ее путешествия через лужу, потому что в следующий раз, когда она прихвастнула, рассказывая о том, как за ней кто-то ухаживал, Пасечник сказал: «Ну конечно! Вы же привыкли, чтобы вас на руках носили!»
А зачем нужно было курить на стадионе? Главное — и денег-то не было, чтобы купить пачку, так — прямо на грех — по рядам носили рассыпные папиросы. Катя покупала у мальчишки папиросы и проворонила момент, когда строители забили гол металлургам. На трибуне закричали, мальчишки стали бросать в воздух кепки. Катя увидела только, как вратарь, пропустивший мяч, достал его из сетки, выбил на центр поля и затем стал, прислонившись к штанге, понурив голову, не глядя на трибуны. А гол, оказывается, забил Пасечник, и пришлось признаться, что она этого не видела.
Потом мяч, посланный чьим-то мощным ударом, метнулся на трибуну. Кате померещилось, что мяч ударит в нее, и она взвизгнула с преувеличенным испугом, так что зрители на трибуне, и в том числе Терновой, сидевший поблизости, повернули голову в Катину сторону. Инвалид на костылях, сидевший рядом, с криком: «Эх, раз в жизни!», не вставая со скамейки, стукнул единственной ногой по летящему в него мячу и отбил его обратно в поле.
Вспомнила Катя и тот день, когда Пасечник впервые пришел в гости. Не скрывая насмешки, он оглядел стену около ее кровати, тумбочку и все убранство.
На стене висит яркий плакат. На плакате изображен человек, неловко прыгнувший на площадку трамвая. Руками он еще держится за поручень, а ноги уже волочатся по мостовой, у самых рельсов. Поверх трамвая написано: «Не прыгайте на ходу!», а внизу, на мостовой: «Соблюдайте правила уличного движения!»
«Ну и ну!» — сказал Пасечник, с трудом удерживаясь от комментариев.
А потом снял со стены гитару Одарки, ударил по струнам и запел:
Может, ей следовало тогда обидеться?
И чем дольше Катя лежала, не открывая глаз, стараясь вспомнить все по порядку, тем сильнее расстраивалась, тем больше стеснялась своих поступков, тем больше находила поводов для обид, которые, однако, по размышлении оказывались зряшными, пустыми.
Нет, не заснуть ей больше с таким тяжелым сердцем.
Катя встала, позавтракала, занялась туалетом, причесалась, как ее научила Таня, — волосы гладко зачесаны назад и собраны жгутом на затылке; затем сходила в магазин на углу и часа в два с сожалением убедилась, что все дела, не терпевшие отлагательства, она уже сделала.
После напряженной работы у горна Катя с большим нетерпением ждала, когда наступит ее выходной день.
Однако с некоторых пор она стала относиться к своим выходным дням со смешанным чувством удовольствия и какой-то неловкости, даже тревоги.
Всю неделю она приучалась ценить каждую секунду. Всю неделю она относилась ко времени так бережно. А в выходные дни растрачивала время впустую.
Соседка по комнате, Одарка, знала, чем заняться в выходной день. Под подушкой у Одарки уже лежала книга, на которую та давно была записана в библиотеке, только вчера получила и которую ей так не
