казенное на базаре загнала…
— Ну вот, теперь старые простыни вытащила!
— Да, простыни! — прикрикнула вдруг Катя на незнакомого парня. — А потом комендант следить стал за мной. Простыни снять — сразу комендант заметит, что койка голая. Так я нательное белье загнала, вторую пару… Потом на эти деньги в кино компанией ходили. Потом — на мороженое…
— То мороженое уже давно растаяло. Нашла о чем вспоминать — о хлебных карточках! Да их уже два года как отменили…
Катя метнула взгляд на Бориса и строго ответила парню, который ее перебил:
— Никто мне тех ошибок не прощал. Сами же просили рассказать автобиографию. А это, может быть, в моей жизни самое большое пятно.
— Не перебивайте ее, — сказала Таня. — Пусть рассказывает все, что находит нужным.
— Еще был некрасивый поступок с моей стороны. Присоединили мы провод к ручке двери. Двести двадцать вольт напряжение. Комендант взялся рукой, а его ка-а-ак отбросит! Правда, потом извинялись перед комендантом. В присутствии всего училища. И такой факт есть в автобиографии…
— Дело-то когда было! На исповеди, что ли, находишься? — снова вмешался Карпухин, расстраиваясь: наговорит на себя девка с три короба, откажут еще…
— Знаю, Захар Захарыч, где нахожусь, — с достоинством сказала Катя, повысив голос и оглядываясь на открытую дверь. — Дело было давно. А сказать должна…
— Ты бы еще вспомнила, как в детстве озорничала!
— Я же просил посторонних не мешать бюро. А то закрою дверь! — пригрозил Борис.
— Та дышать нема чем! — взмолилась Одарка, размахивая резиновой рукавицей, как веером.
— Расскажи, Катя, как работаешь на производстве, — попросила Таня.
— Из рук заклепки не выпадают, — бойко ответила Катя и оглянулась на дверь. — У Захара Захарыча работала. Теперь у Баграта Вартановича.
— Работает дюже добре!
— Каждую заклепку переживает!
— Даже в газетах статейки были.
— На Доске почета днюет-ночует.
— Это верно, — подтвердил Борис. — У нас, у верхолазов, тоже о ее работе знают. Награды получала?
— На мою грудь никак ордена не подберут, — выпалила Катя скороговоркой и тут же смутилась.
— Скажи лучше, Катя, где учишься? — снова поспешила на выручку Таня.
Катя замялась:
— В библиотеку записалась. Осенью, если не уедем, попрошусь в вечернюю школу.
— А может, на курсы по сварке?
— Нет, буду нагревать заклепки. Копоти не боюсь.
— Но ведь сварщицей лучше работать?
Карпухин не вытерпел и крикнул в раскрытую дверь:
— Это как сказать!
Катя смутилась еще больше, чем когда рассказывала про хлебные карточки. Она снова повернулась лицом к раскрытой двери и продолжала совсем-совсем тихо:
— Конечно, электросварка больше подходит к будущему, Захар Захарыч. Но, только я не жалею, что работаю нагревальщицей. Многому меня научили. Главное — кой от чего отучили… А до сварщицы я еще не доросла…
— Хорошо, Катя, что ты стала к себе так строга, — сказала Таня. — Но мне кажется — решение твое неверное.
Катя молчала, не спуская с Тани настороженных глаз.
— Сама, Катя, посуди. Разве ты — может быть, через несколько дней комсомолка — смеешь мириться с такой мыслью? Я, мол, некультурная, поэтому от передовой техники буду держаться подальше. Учиться надо, если не доросла.
— Мне самой невдогад было.
Борис смутился, подумав о себе. Хорош секретарь бюро, который не учится! Надо поскорей техминимум сдать.
Нет, техминимум — не подарок. Теперь минимум из моды выходит. На техмаксимум пора учиться! А то вчера опять опростоволосился. Не знал, как эллиптичность кольца определить. Так просто! Взять разность двух взаимно перпендикулярных диаметров…
— Ну вот и хорошо, что согласна, — продолжала Таня. — Как раз новый набор на курсы электросварки объявили. А можно и в техникум примериться.
— Правильно эта дивчина говорит! — неожиданно сказала Одарка, вставая в дверях и вытирая пот со лба резиновой рукавицей. — Я какая на стройку явилась? Прямо из колгоспа «Жовтень». Со свинофермы. Конечно, не один раз покраснеть пришлось. А с тебя, Катя, уже в ремесленном стружку сняли. Тебе прямая дорожка в техникум!
— Какие еще есть вопросы к Петрашень? — спросил Борис.
— Семейное положение?
— Невеста, — раздался тот же веселый сиплый голос. — Как Пасечника здоровье?
— Поправляется, — сказала Катя со счастливым смущением.
— До свадьбы заживет!
— Где уж нам уж выйти замуж!.. затараторила Катя, но тут же осеклась.
Все реже в ее словаре появлялись лихие присказки. С некоторых пор Катя стала говорить медленнее, с трудом подбирая слова, она как бы училась говорить заново.
— А устав знаешь?
— Читала.
— Какая же комсомол организация — партийная или беспартийная?
— Согласно уставу, комсомол — беспартийный…
— Правильно!
— Слыхал? — Карпухин ткнул в бок Баграта. — Беспартийная организация! А меня на бюро не пригласили. И даже попросили из конторки. Сраму-то сколько принял! Чуть-чуть через три земли не провалился. А теперь рта открыть не дают!
Баграт ничего не ответил Карпухину. Может, он его даже не слышал. Он раздумывал над словами Тани об учебе.
«Сварка заставит тебя учиться», — твердила Таня и ему…
— Ну, а газеты читаешь?
— Читает теперь, — ответила Одарка и усмехнулась. — По два раза на день. Один раз про себя, другой раз моему земляку…
— Пасечнику, — испуганно пояснила Катя.
Борис спросил:
— Расскажи про международное положение. Ну, например, в Америке какое на днях событие произошло?
— Знаю. Фашисты хотели убить негритянского певца…
— Поля Робсона…
— Вот-вот. Еще на днях его передача по радио шла: «Поет Поль Робсон». Все общежитие слушало.
— За что его хотели убить?
— За то, что поет наши песни: «Широка страна моя родная», «От края и до края», «Полюшко- поле»…
Задали еще несколько вопросов, на которые Катя ответила довольно складно. Приняли ее единогласно.
— Мне можно идти? — просияла Катя. Но Борис не успел ответить.
Внезапно труба содрогнулась и тяжело загудела, будто по трубе страшно ударили снаружи кувалдой.
