— Да, — подтвердил Токмаков и покраснел, как человек, уличенный во лжи.
Вадим не знает, что он в отставку подал. Никто из монтажников не знает.
Сказать сейчас или подождать?
Маша смотрела на Токмакова: «На следующей домне?..»
Уже погасили свет, когда в зал вошел Медовец. Токмаков видел, как он торопливо прошагал по проходу в последний ряд, безуспешно пытаясь пригнуться на ходу.
Уже и кассирша знала: Медовцу надо оставлять билет в последнем ряду.
В тот вечер крутили старую немецкую картину. Она была состряпана так, чтобы у главного героя все время были поводы петь одну за другой арии и песенки, — снимался и записывался в картине знаменитый итальянский тенор. Тенор прилежно пел, завязывая галстук перед зеркалом и гуляя по улице, катаясь в фаэтоне и сидя за столиком в кафе; тенор пел под аккомпанемент уличной шарманки, и у ног его падали медяки, завернутые в бумажки. Пышные слезоточивые кухарки лежали на подоконниках, высовываясь из окон во двор, и на плитах горели и пригорали забытые шницеля и блинчики. Тенор пел зачем-то в плавательном бассейне, и все сиятельные слушатели пребывали при этом в купальных костюмах. Тенор пел в кирхе, где его возлюбленная, немочка со смазливым лицом, хотела было сочетаться браком с каким-то лощеным графом парикмахерской наружности. Но тут невеста услышала чарующий голос тенора, бракосочетание расстроилось, она бросила жениха, второго по счету в этой картине, и бежала из-под венца с знаменитым тенором…
Токмаков сидел с Машей в темной тесноте, ощущая теплоту ее плеча, не разнимая горячих рук.
Он хотел, чтобы эта дурацкая картина длилась бесконечно, чтобы на экране не прерывалась цепь сентиментальных нелепостей, чтобы, как заводной, до хрипа, до изнеможения пел тенор, — лишь бы сидеть вот так, чувствуя ответное пожатие пальцев, и ни о чем не говорить, — пусть вечно длится это счастье, полноте которого мешает только мысль, что оно вот-вот кончится.
— Сколько дней осталось, Костя? — шепнула вдруг Маша.
— Двадцать восемь!
«До разлуки с Костей или до неразлучной жизни?» — подумала она.
«На следующей домне!» — звучали в ушах Токмакова доверчивые слова Вадима. А будет ли для него следующая домна или эта вот, в Каменогорске, последняя? Хорошо бы как в армии: приказ — изволь подчиниться. Но как трудно решить самому!
Бросить свою работу, уйти сверху, с монтажа? Все равно, что попроситься из разведчиков в интендантский склад!..
Но вот экран потух и онемел — сеанс окончен. Слепящий свет люстры. Резкий стук одновременно отброшенных сидений.
— Внимание, товарищи!
Кто-то стоял перед экраном, на который была отброшена фантастически увеличенная тень его поднятой руки. Так это же заместитель Тернового!
— Внимание, товарищи! Строителей домны срочно вызывают на площадку. Прошу собраться у кинотеатра. Машины будут через несколько минут.
Маша выбежала на улицу вслед за Токмаковым. Он всмотрелся в сторону завода, где стояло бессонное зарево и где небо всегда было в сполохах и зарницах, — теми ноте раз и навсегда отказано в пропуске на металлургический завод.
Алые и фиолетовые вымпелы пламени вырывали на какие-то секунды из темноты макушку трубы, освещая и эту макушку, и дым, идущий из соседней трубы.
Токмаков вглядывался встревоженно куда-то правее действующих домен, туда, где находится площадка строящейся домны, и голос тревоги звал его туда скорей, как можно скорей.
Вдали показалась машина, судя по расстоянию между фарами — грузовик. Он шел от завода.
Токмаков выбежал на середину мостовой и поднял руку. Грузовик — теперь уже виден был его громоздкий контур — мчался прямо на него.
Шофер, не уменьшая хода, дал сердитый гудок. Токмаков, освещенный фарами, продолжал стоять как вкопанный. Грузовик надвигался с огромной скоростью.
— Костя! — не выдержала Маша.
Шофер резко затормозил; скрипнули от натуги тормоза.
— На домну!.. Скорее!..
— А я думал, пьяный, — сказал шофер с неожиданным добродушием. — Вот чудак! Машина-то в гараж идет.
— Авария. Подбрось, друг! — Токмаков кивнул на людей, сбившихся у края тротуара.
— Ну, садитесь, раз такое дело. — Шофер стал круто разворачивать машину.
Маша порывисто бросилась к Токмакову, обвила его шею руками и поцеловала в губы.
Кучка людей стояла в тряском кузове, держась друг за друга, и один из них был на голову выше спутников — Маша узнала Медовца. Токмакова она не увидела, его заслонил Вадим. И долго еще красный светлячок у номерного знака подрагивал в темноте, все уменьшаясь и слабея.
11
Тревожными гудками — один длинный и три коротких — гудели паровозы.
Истошные крики, ругань, чей-то пронзительный свист и возглас «полундра-а!», донесшийся откуда-то сверху…
Кран упал на пустырь, пересекаемый железнодорожной веткой, и верхушкой своей смял трансформаторную будку.
Дежурный диспетчер позвонил Терновому.
— Жертвы есть?
— Нету.
Терновой облегченно вздохнул.
— Дымов знает?
— Еще не знает. Едет с цементного завода. Будет с минуты на минуту.
Машина Дымова подъехала к тресту. Дымов не успел еще отнять руки от дверцы, как поджидавшая его секретарша сбивчиво, глотая слова, сообщила о падении башенного крана. Дымов прикрыл рукой глаза и глухо спросил:
— Жертвы есть?
— Нету.
— Терновому сообщили?
— Минуты три как выехал на домну.
— Гони вовсю! — Дымов яростно захлопнул дверцу. Шофер развил предельную скорость. Дымов сидел, опустив плечи, прикрыв глаза сжатыми кулаками.
Не сорвался бы пуск домны! И осталось-то несколько тяжелых подъемов. Как их теперь поднять, эти тяжеловесы? Что там? Небрежность? Или кран с дефектами? «Вы, Иннокентий Пантелеймонович, очень везучий. Вам всегда сопутствует удача», — сегодня бы министр ему этого не сказал. Всего двадцать восемь дней до пуска. Как назло, месяц короткий. Тридцать дней в сентябре. Хоть бы день еще!..
Спидометр показывал восемьдесят километров, но Дымов на него не смотрел…
Впереди по тому же шоссе мчался в своей дряхлой, но выносливой «эмке» Терновой.
Он держал обе руки на палке, поставленной между коленями, и всматривался в ветровое стекло.
Самое главное — чтобы люди не пали духом. Не потеряли уверенности в своих силах. Удастся ли быстро собрать подъемные мачты? Надо сейчас же монтажников повидать. У Токмакова голова хорошо варит. И Матвеев не мальчик в таких делах.
Шофер загодя, еще не подъехав к шлагбауму, начал давать нетерпеливые гудки, и «эмка» Тернового промчалась через проходную, не замедлив хода.
