не может, что телефоны прослушиваются не только в моих книгах. — Она рассмеялась. — Нет, он, конечно, осторожен, но с тех пор, как Джин умерла, ему не с кем поговорить, и он ведет себя порой как мальчишка. Ему нужен слушатель. Я всегда боюсь за него — ведь никогда не известно заранее, вокруг столько недобрых людей, людей, которые вынуждены… — Она остановилась. — Совсем я заболталась. У вас глаза квадратные!
— Нет, что вы, — слабо возразила Мэгги.
— Нет, да! Вы бледненькая. — Глаза Памелы сузились. — Вам нехорошо?
— Все в порядке, спасибо. — Она заставила себя разжать стиснутые пальцы. — Мне было очень интересно. — К ее несказанному облегчению, вся компания возвращалась в дом.
Ангус был вполне серьезен, когда просил совета Памелы. Речь шла о двусторонних связях с итальянской фирмой, с тем, чтобы выйти на Общий рынок. Разумеется, ему понадобится и совет своих компаньонов, но пока он набросал кое-какие мысли по этому поводу и надеялся, что она сможет что-то ему подсказать. Она была достаточно проницательна в таких делах, и последующее обсуждение затронуло и перспективы выхода фирмы Макаллана на европейский рынок, и расширение рынка внутри страны, и возможный выход на американский рынок.
— Мы вам надоели? — спросил Ангус у Мэгги.
Он спрашивал об этом ее! Она чуть не расхохоталась. Просто ирония судьбы, что именно в ее присутствии он так свободно говорит о своих планах. Внезапно она почувствовала, что больше этого не вынесет. Надо было прекратить это любой ценой.
— Во сколько мы выезжаем? — спросила она, вставая. — Я бы хотела еще прогуляться.
Келли и Грэм снова были на берегу. Она пошла в противоположную от них сторону. Ей хотелось подумать. Ей хотелось побыть одной… Ноги сами собой остановились. Она смотрела на высокую скалу, отличающуюся от остальных глубокой трещиной.
— Да, Мэгги Кэмпбелл, взгляните хорошенько. Вот здесь это и случилось, — раздался голос Ангуса.
Она вздрогнула. Он стоял почти за ее спиной, с трубкой в одной руке и кисетом в другой.
— Пора ехать? — спросила она.
— Нет еще. Пусть дети побегаются. Тогда в машине будет поспокойнее. — Он указал черенком трубки туда, куда только что смотрела Мэгги. — Это Сигнальная Скала. С ее вершины двести восемьдесят лет назад, тринадцатого февраля, был подан знак, по которому началась резня.
Она смотрела на отвесную серую скалу, отполированную временем. Все это случилось давно и было, следовательно, почти нереальным. Но ей казалось, что в сумерках оживает поле битвы и везде мелькают черно-зелено-синие цвета клана Кэмпбеллов. Двести восемьдесят лет были мгновением для величественных темнеющих гор.
Как будто недавно Вильям Оранский прислал сюда своих людей под командой Дункана Кэмпбелла, чтобы примерно наказать клан, который не подписал клятву верности королю или — как сказал Ангус — подписал, но с опозданием на пять дней, после того, как вождь клана зимой пешком прошел из Гленкоу в Форт-Уильям и оттуда обратно в Инверари, чтобы найти шерифа. «Надо отдать должное королю — он не знал этого, зато мннистр ловко это использовал. Решил на нас отыграться, чтобы сломить все другие кланы».
И Кэмпбеллы явились сюда как будто по-дружески, показали бумагу от короля с просьбой оказывать им гостеприимство, и вождь гленкоуских Макдональдов поборол свою неприязнь и хорошо их принял. А через неделю, когда был дан сигнал, люди короля набросились на хозяев. Тридцать человек из клана Макдональдов погибли в резне, включая вождя с женой, и еще в пять раз больше погибли после бегства в горы.
И вот теперь, двести восемьдесят лет спустя, дочь другого Дункана Кэмпбелла должна встретить лицом к лицу свой момент истины.
Макдональды не хотели принимать Кэмпбеллов, но они подчинились закону. Кэмпбеллы выполняли приказ, а министр ждал, словно паук в центре паутины. Если бы только Макдональды были подозрительны, а не доверчивы! Если бы Кэмпбеллы послушались голоса своей совести! Она не могла поверить, что их потом не мучила совесть.
— Что бы вы делали, будь вы Кэмпбеллом в феврале 1692-го? — внезапно спросила она.
— Если бы Макдональдом были вы? А вы бы готовили мне ужин?
Он не собирался становиться серьезным. Он не мог знать, какие мысли мучают ее. Он действовал по правилам своих давних предков — гостеприимство и доброта… Но она присягнула на верность человеку, пославшему ее. Никакой резни на этот раз. Никто не пострадает, напротив, многие выиграют. Только что бы ни чувствовал Дункан Кэмпбелл в 1692 году, его тезка в шестидесятых годах нынешнего столетия знал: его дочь понимает, что такое доверие.
Что бы ни говорил Ангус Макаллан, он доверял ей. И она не могла обмануть его доверия. Он так и не зажег трубку, а кисет засунул в карман.
— Хотите, я кое-что вам скажу? Меня не интересует, что бы я делал в 1692 году. Меня интересует то, что я собираюсь сделать сейчас.
Его руки легли ей на плечи. Зеленые глаза приблизились к ее лицу.
— Что? — слабея, спросила она.
— Угадайте с трех раз, — ответил он и поцеловал ее.
Это был настоящий поцелуй. Да, он умел целовать. Она старалась запомнить его губы. Хороший рот, крупный, но твердый. Было необходимо отвлечься таким описательством, чтобы не потерять головы окончательно.
— Зачем это? — холодно поинтересовалась она, пытаясь не выдать своих чувств.
— Чтобы проверить, не разучился ли я целоваться, — просто ответил он. Второй поцелуй показал, что он не разучился. Мэгги не смогла дать ему точное определение — «биологический» или «физиотерапевтический», но она это почувствовала.
— Это вы сказали Памеле, что я собираюсь жениться? — небрежно спросил он чуть позже.
— Да, но какое это имеет значение — ведь вы же действительно собираетесь, так?
— Верно. Но я не думал, что это так заметно.
— Мне заметно. Но больше я миссис Паттерсон ничего не сказала. Никаких имен, никаких намеков.
— Вы находите это забавным? — спросил он очень спокойно.
— Конечно нет.
Наступило молчание.
— И это все, что вы можете сказать? Вы не думаете, что мне можно сказать хотя бы то, что сказали миссис Паттерсон?
— Это довольно болезненная тема, — мягко сказала Мэгги.
В его взгляде промелькнула ирония, заставившая Мэгги поежиться.
— Смелее! Пока вам удавалось сохранять свое хладнокровие.
— Ну, хорошо, я скажу. Я думаю, что ваши шансы очень высоки, но… — Невыносимый человек! Ей и так достаточно трудно говорить, а он еще глядит на нее как завороженный. — Вы намного старше…
— Благодарю, — обиделся он. — Но я еще не стою одной ногой в могиле.
— Но вы действительно намного старше. И опытнее. И… И вы просто наступаете на пятки. — Она все еще помнила Трой в день званого ужина, натянутую как струна.
— Еще раз благодарю, — пробормотал он.
— Вы хотели искренности. — Он даже представить не мог, каких трудов ей стоила эта речь. Желание просто обнять его было почти непреодолимым. — И еще одно, последнее…
— Только одно? — саркастически вставил он, но она не обратила внимания.
— Придется от многого отказаться, чтобы выйти за вас замуж.
— Ну, — оживился он. — Возможно, и не придется. Я думаю об этом. Можно устроить так, что все будет по-старому.
— Даже планы поехать за границу? — Этого Трой хотела больше всего.
— За границу? Вот это для меня новость. — Он нахмурился. — Куда именно?
