симпатия Сантен к нему исчезла. Ее сразу разоблачили, да еще в присутствии только что обретенных поклонников. Покачала головой, стараясь не сделать свое признание публичным, но он безжалостно продолжал:
— Я так и думал, что нет. — Врач скептически разглядывал ее, а потом, казалось, понял, что она смущена. — Ну, ничего, самая важная обязанность сестры — подбадривать своих пациентов. Из того немногого, что я увидел, у вас это очень хорошо получается. Я думаю, мы сделаем вас главной подбадривающей, но только на верхней палубе. Строгий приказ майора Райта. Только на верхней палубе.
Это назначение доктора Арчибальда Стюарта словно было подсказано кем-то свыше. С раннего возраста организационные способности Сантен раскрывались и совершенствовались в ведении дел в шато Морт Омм, где она была хозяйкой рядом с отцом и помощницей экономки. Девушка без усилий управляла компанией молодых людей, которые собрались вокруг нее, создав из них «команду по развлечениям».
На «Протеа Касл» имелась библиотека, насчитывающая многие тысячи томов, и Сантен быстро разработала схему их выдачи и сбора, составила список очередности для тех, кто читал ослепшим и неграмотным солдатам на нижних палубах. Она устроила концерты для курящих, игры на палубе и карточные турниры — граф был искусным игроком в бридж и передал дочери свое умение.
Члены команды одноглазых, одноногих, увечных добровольных помощников, скрашивающих скуку длинного плавания, соперничали друг с другом, чтобы завоевать ее одобрение и оказать какую-либо услугу, а пациенты на ярусах коек придумывали десятки хитростей, чтобы задержать подле себя, когда Сантен совершала по утрам свои неофициальные обходы.
Среди пациентов оказался капитан из полка конных стрелков Наталя, который был среди раненых в санитарной колонне во время отступления от Морт Омм. Когда она впервые зашла в его палату со стопкой книг, он с энтузиазмом приветствовал ее:
— Солнышко! Это же сестра Солнышко! — И слово облетело весь корабль.
«Медсестра Солнышко». После того как обыкновенно угрюмо-ворчливый старший офицер медицинской службы майор Райт впервые употребил это прозвище, признание Сантен экипажем и пассажирами судна стало единогласным.
В подобных обстоятельствах времени для скорби было мало, но каждый вечер, перед тем, как заснуть, Сантен лежала в темноте и вызывала в своем воображении образ Майкла, а потом складывала обе руки на животе, шепча:
— Наш сын, Мишель, наш сын!
Нависшие небеса и черные воды Бискайского залива остались позади, в длинном белом кильватерном следе, а впереди по курсу летучие рыбы вращались в воздухе, словно серебряные монеты, на фоне голубой бархатной поверхности океана.
На 30° северной широты жизнерадостный молодой капитан Джонатан Баллантайн, наследник 100 тысяч акров[100] земли и многочисленных ранчо своего отца, сэра Ральфа Баллантайна, премьер-министра Родезии, предложил Сантен брачный союз.
— Я прямо слышу, как бедный папа говорит, — Сантен так точно изобразила графа, что в глазах Анны промелькнула тень, — сто тысяч акров, сумасшедшая дрянная девчонка. Tiens alors![101] Как ты можешь отказываться от ста тысяч акров?
После этого матримониальные предложения превратились в эпидемию — даже доктор Арчибальд Стюарт, непосредственный начальник Сантен, моргая через очки в стальной оправе, нервно потея и заикаясь, произнес тщательно отрепетированную речь и выглядел более благородным, нежели сконфуженным, когда она поцеловала его в обе щеки в знак вежливого отказа.
На экваторе Сантен уговорила майора Райта облачиться в одежды владыки Нептуна, а сама церемония пересечения экватора сопровождалась диким весельем и почти поголовным пьянством. Конечно, Сантен оказалась предметом всеобщего интереса, одетая в костюм русалки, ею же и придуманный. Анна, пока помогала шить костюм, энергично протестовала против декольте, но всем членам экипажа наряд чрезвычайно понравился. Они свистели, хлопали в ладоши, топали ногами, а после пересечения экватора посыпались новые предложения замужества.
Анна раздражалась и говорила с Сантен резко, но втайне была весьма довольна переменами, происходившими в ее подопечной. На глазах совершалось чудесное превращение девушки в молодую женщину. От ранней беременности она начинала физически расцветать. Тонкая кожа приобрела перламутровое сияние, остатки подростковой неуклюжести улетучивались по мере того, как тело наливалось, нисколько не теряя грации.
Но более заметными были другие перемены: растущая уверенность и выдержка, осознание собственной силы и способностей, которые она только теперь начинала применять в полной мере. Анна и раньше знала, что Сантен прирожденная подражательница. Она не раз слышала, как та свободно переходит с южного акцента конюха Жака на валлонский горничных, а затем на интеллектуальный парижский выговор ее учителя музыки, но только теперь поняла, что у девочки исключительные способности к языкам, которые никогда еще не подвергались испытанию. Сантен уже так бойко говорила по-английски, что могла отличать австралийский акцент от южно-африканского и от чистого оксфордского и подражать им с поразительной точностью. Когда она приветствовала своих австралийцев, изящно произнося с австралийским акцентом «Добрый день», они буквально завывали от восторга.
Анна знала, что у Сантен был свой подход к цифрам и деньгам. Она взяла на себя ведение всех семейных счетов в первые месяцы войны, когда управляющий поместьем сбежал в Париж. Ее способность подсчитывать длинный столбец цифр, просто пробегая по нему ручкой вниз, без утомительного перенесения единиц и шевеления губами, Анна считала чем-то сверхъестественным.
Ныне Сантен демонстрировала ту же остроту ума. Она стала партнершей майора Райта за столиком для игры в бридж, и они составили грозную для соперников пару, а доля выигрышей Сантен ошеломляла Анну, которая на самом деле не одобряла азартных игр. Сантен вновь вкладывала эти деньги. Вместе с Джонатаном Баллантайном и доктором Стивенсом она организовала что-то вроде синдиката, и они сделались настоящими профессиональными игроками на ежедневных аукционах и пари, касавшихся скорости продвижения судна. К тому времени, когда пересекли экватор, Сантен добавила почти двести соверенов к тем припасенным луидорам, которые успела вынести из шато. Анна всегда знала, что Сантен много читает.
— Это вредно для глаз, — довольно часто замечала она, но никогда не предполагала той глубины знаний, которые Сантен почерпнула из своих книг, по крайней мере до тех пор, пока не услышала, как та демонстрирует их в беседах и дискуссиях. Она стояла на своем даже перед лицом таких серьезных спорщиков, как доктор Арчибальд Стюарт. И все же Анна заметила, что Сантен достаточно хитра, чтобы восстанавливать против себя слушателей хвастливой похвальбой своей учености, и обычно завершает спор на примиряющей ноте. Это позволяло жертве мужского пола отступить с всего лишь немного «взъерошенным» чувством собственного достоинства.
«Да, — довольно кивала Анна, глядя, как девушка расцветает и раскрывается подобно прекрасному цветку на тропическом солнце, — умница, совсем как ее мама».
Казалось, что у Сантен настоящая физическая потребность в тепле и солнечном свете. Она подставляла лицо солнцу каждый раз, когда выходила на палубу.
— О, Анна, я так ненавидела холод и дождь. Разве это солнце не чудесно?
— Ты становишься уродливо коричневой. Это так вульгарно.
А Сантен задумчиво изучала свои руки и ноги.
— Не коричневой, Анна, а золотой!
Из множества прочитанных книг и из расспросов окружающих Сантен, казалось, уже знала южное полушарие, в водах которого прокладывал себе дорогу их корабль. Она нередко будила Анну и брала ее на верхнюю палубу в качестве провожатой, когда вахтенный офицер показывал южные звезды. И несмотря на поздний час Анна бывала ослеплена великолепием этого неба, которое каждую ночь открывало себя все больше и больше перед их взорами.
— Смотри, Анна, вон наконец Ахернар! Это звезда Мишеля. Он говорил, что у нас у всех должна быть своя звезда, и выбрал одну для меня…
— Какая же она? Которая из них твоя звезда?
