— Солнышко — французишка? Пес ты эдакий! Извиняйся сейчас же! — И подушки, словно снаряды, полетели через каюту в обидчика.
Смеясь, Сантен вскочила, чтобы восстановить порядок, но в это время палуба под ее ногами дернулась, девушку отбросило назад, на койку, а корабль потряс мощный взрыв.
Сантен с трудом поднялась и снова была сшиблена с ног толчком от другого взрыва, более сильного, чем первый.
— Что происходит? — закричала она, но третий взрыв погрузил их во тьму и швырнул Сантен с койки на пол. В полнейшей темноте кто-то свалился на нее сверху, пригвоздив к полу и запутав в постельном белье.
Она почувствовала, что задыхается, и закричала опять. Корабль весь звенел от криков и воплей.
— Слезьте с меня! — Сантен барахталась, чтобы освободиться, подползла к выходу и, подтянувшись на руках, встала. Столпотворение вокруг нее, стремительно проносящиеся в темноте люди, крики и бессмысленным ревом подаваемые команды, внезапный ужасающий наклон палубы под ногами повергли Сантен в панику. Она отбивалась, чтобы защититься, так как в нее врезалось чье-то невидимое тело, а затем наощупь стала пробираться вдоль по длинному узкому коридору.
Аварийные сигнальные звонки зазвонили во тьме резко, действуя на нервы, и только еще больше усугубили смятение, чей-то голос проревел:
— Корабль идет ко дну… они покидают судно! Мы окажемся тут как в западне!
Толпа немедленно бросилась к переходному люку, и Сантен обнаружила, что беспомощно несется вместе с ней, изо всех сил стараясь удержать равновесие, так как знала: упадет — растопчут. Инстинктивно пыталась предохранить живот, но ее с такой силой завертело и стукнуло о перегородку, что она лязгнула зубами и прикусила себе язык. Когда падала, рот наполнился легким металлическим привкусом крови; девушка выбросила вперед обе руки и повисла на перилах трапа, держась изо всех сил. Она подтаскивала себя вверх по лестнице, плача от напряжения, которое требовалось, чтобы удержаться на ногах в давке среди охваченных паникой людей.
— Мое дитя! — Сантен услышала, как произносит эти слова вслух. — Вы не можете убить мое дитя!
Корабль накренился, послышался треск и скрежет металла о металл, грохот разбивающегося стекла, а за ними последовал новый натиск и топот ног вокруг.
— Он тонет! — визжал голос рядом. — Нам надо выбраться! Выпустите меня…
Свет снова включился, стало видно, что трап весь до верхней палубы забит борющимися и издающими проклятия и ругательства людьми. Сантен чувствовала себя избитой, раздавленной и беспомощной.
— Мой ребенок! — плакала она, прижатая к переборке. Включившийся свет, казалось, отрезвил мужчин вокруг, заставив их устыдиться своего слепого ужаса.
— Здесь Солнышко! — прокричал чей-то низкий голос. Он принадлежал большого роста африканеру[121], одному из самых пылких поклонников, который размахивал своим костылем, чтобы расчистить для нее проход.
— Пропустите… разойдитесь, ублюдки, пропустите Солнышко!
Руки подхватили и подняли девушку.
— Пропустите Солнышко!
Они передавали ее над головами, как куклу. Сантен потеряла головной убор и одну из туфель.
— Вот Солнышко, передайте выше! — Она почувствовала, что плачет, потому что ее давили и толкали, а жесткие пальцы хватали и больно впивались в тело, но быстро несли наверх.
На вершине переходного трапа уже другие руки схватили Сантен и вытолкнули наружу, на открытую палубу. Здесь было темно, ветер рвал волосы и обматывал ноги юбками. Палуба ходила ходуном, а когда Сантен ступила на нее, угрожающе накренилась, и девушку ударило о вертикальную стойку — пиллерс, с такой силой, что у нее вырвался вопль.
Она подумала о безнадежно изувеченных молодых людях, оставленных там, внизу.
«Мне следовало попытаться помочь им», — сказала себе, но при этом вспомнила об Анне. В нерешительности и замешательстве оглянулась. Люди все валили наверх из переходных люков. Идти против такой толпы невозможно, и Сантен знала, что у нее просто не хватит сил, чтобы помочь человеку, который не может ходить самостоятельно.
Повсюду офицеры пытались восстановить порядок, но многие из тех, кто стоически выдержали ад окопов, были до помешательства напуганы мыслью о том, что очутились в ловушке на тонущем корабле, их лица были искажены, а глаза дики от безрассудного ужаса. Но оказались и такие, кто вытаскивал хромых и слепых и вел их к шлюпкам вдоль перил.
Прижимаясь к пиллерсу, Сантен страдала от нерешительности, страха и ужаса и переживала за судьбу сотен людей внизу, которые, как она знала, никогда не смогут добраться до верхней палубы. В это время корабль под ней зарокотал и в смертельных судорогах изрыгнул воздух, ринувшийся из дыр под ватерлинией с ревом морского чудовища, и этот звук заставил принять решение.
«Мой ребенок! Я должна спасти его, другие не имеют значения — только мой ребенок!»
— Солнышко! — Один из офицеров увидел ее и, скользнув по круто наклонившейся палубе, защищая, обнял одной рукой.
— Вы должны добраться до шлюпки: корабль затонет с минуты на минуту!
Свободной рукой он рванул завязки, державшие громоздкий обшитый парусиной спасательный жилет, стянул со своих плеч и поднял у Сантен над головой.
— Что произошло? — Девушка судорожно глотала воздух, пока он узлами связывал тесемки спасательного жилета у нее под подбородком и на груди.
— Нас расстреляли торпедами. Пойдемте!
И потащил за собой, дотягиваясь до всего, за что можно было уцепиться, ибо при таком крутом угле наклона палубы стоять без опоры невозможно.
— Вон та шлюпка! Вам надо попробовать сесть в нее.
Прямо перед ними полная людей шлюпка страшно раскачивалась на шлюпбалках, офицер выкрикивал команды, в то время как матросы пытались высвободить заклинившие тали.
Глядя вниз с борта судна, Сантен видела кипевшую и пенившуюся черноту моря, а ветер сдувал волосы на лицо и наполовину ослеплял ее.
Издалека, с поверхности черных волн, плотный белый сноп света обрушился на них, и они вскинули руки, защищая глаза от жестокого света.
— Субмарина! — закричал офицер, обхватив Сантен одной рукой. — Подлецы, явились порадоваться бессмысленной бойне, которую учинили!
Луч оставил их и двинулся в сторону, вниз по борту судна.
— Пойдемте, Солнышко! — Офицер потащил Сантен в сторону кормы, а в этот самый момент тали у носа шлюпки подались, и обезумевшие пассажиры, крича, посыпались в грохотавшие далеко внизу волны.
Сделав еще один огромный выдох из подводных пробоин, судно больше, до невозможного угла, накренилось на внешнюю сторону, и Сантен с офицером неудержимо заскользили через палубу и вместе ударились о поручни.
Безжалостный луч света продвигался от одного конца судна к другому и, вернувшись, вновь ослепил их, а ночь после этого показалась еще более черной и грозной, чем прежде.
— Подлецы! Грязные свиньи! — Голос офицера от ярости стал грубым и хриплым.
— Мы должны прыгать! — крикнула ему Сантен. — Нам надо убираться с корабля!
Когда ударила первая торпеда, Анна сидела у туалетного столика в каюте. Всю вторую половину дня она была с ранеными на нижней палубе и покинула их только затем, чтобы помочь Сантен приготовиться к ужину. Надеялась, что девушка будет ждать в каюте, и была слегка раздражена, когда не обнаружила ее там.
— У этого ребенка нет никакого представления о времени, — бормоча, выложила чистое нижнее белье для своей подопечной, прежде чем начинать собственный туалет.
Первый взрыв сбросил Анну с табурета и ударил затылком об угол кровати. Она лежала оглушенная, пока остальные, один за другим, кромсали корабль, а потом темнота лишила ее возможности видеть. Анна с трудом поднялась на колени, слыша громкие сигналы аварийной тревоги, и заставила себя сделать то тренировочное упражнение, которое они повторяли почти ежедневно с тех пор, как покинули Кале.
