Она задвигала головой, и под сморщенной и обвисшей кожей стал хорошо виден маленький, но правильно очерченный череп, а удивительно милые очертания лица напоминали крошечное сердечко. Макушку покрывали реденькие кустики пушистых седых волос, которые тем не менее были скручены в небольшие тугие ядрышки, каждое размером с зеленую горошину, так что между ними светился голый затылок. Маленькие, заостренные кверху уши были плотно прижаты к голове, наподобие того, как рисовали уши у гномов в детских книжках сказках. Мочки на них тоже отсутствовали. Вместе с веселыми искорками в глазах эти смешные уши гнома придавали лицу выражение хитрое, но одновременно и безмерно наивное.
— У вас есть вода? — снова прошептала Сантен. — Вода… пожалуйста.
Старуха повернула голову, обратившись на своем свистяще-щелкающем языке к фигурке, сидевшей позади нее. Это был почти ее близнец: с такой же невероятно сморщенной, абрикосового цвета, светившейся кожей, с теми же завязанными в узелки редкими волосами, украшавшими макушку, блестящими темными глазами и заостренными кверху ушами без мочек. Но мужчина. Это было более чем очевидно, ибо, когда он присел на корточки, кожаная набедренная повязка сдвинулась, и под ней Сантен увидела огромный, никак несоизмеримый с этим тщедушным крошечным телом пенис, необрезанный кончик которого терся о песок. В состоянии полуэрекции он выглядел как-то особенно вызывающе и свидетельствовал о том, что принадлежит мужчине в самом расцвете сил. Сантен спохватилась, сообразив, что смотрит на него, не отрываясь, и тут же отвела глаза в сторону.
— Воды, — повторила она, на этот раз сопроводив свою просьбу красноречивым движением. И в ту же секунду между двумя маленькими стариками разгорелся жаркий спор.
— О-хва, этот ребенок умирает от отсутствия воды, — сказала старая бушменка мужу. И первый слог его имени она произнесла со странным гортанным присвистом, похожим на вдох при поцелуе.
— Она уже умерла, — скороговоркой ответил бушмен. — Слишком поздно, Х-ани.
Имя его жены начиналось с резкого придыхания, а оканчивалось мягким щелчком, похожим на заднезубной согласный в европейских языках, в звучании которого ощущается некоторое недовольство.
— Вода принадлежит всем, живым и умирающим, это главный закон пустыни. Ты, старейший, хорошо это знаешь.
Х-ани хотелось, чтобы ее слова прозвучали особенно убедительно, потому она обратилась к мужу чрезвычайно уважительно — «старейший».
— Вода, конечно, принадлежит всем людям, — заморгав и согласно кивнув головой, проговорил он. — Но эта женщина не из рода Санов, она не главный человек. Она из других людей.
В этом коротком приговоре О-хва более чем ясно выразился его взгляд на то, какое место занимают бушмены в окружавшем их мире.
Главными среди людей были бушмены. Историческая память, приподнимая завесу тысячелетий, возвращала этих людей к тем временам, когда их предки были на земле совсем одни. От далеких северных озер до драконовых гор на юге лежала земля, охватывая целый континент, на которой они охотились. Бушмены были аборигенами. Они были людьми. Людьми, которые называли себя Санами.
А все остальные существа — иной породы. Первые из этих «других» мигрировали с севера: чернокожие гиганты, гнавшие впереди себя скот. А много позже к «другим» присоединились и те, у которых кожа была, как рыбье брюхо, и краснела на солнце и бесцветные, слепые глаза, — те пришли из-за моря с юга. Эта женщина была одна из них. Чужаки пасли овец и другой скот на древних охотничьих угодьях Санов и убивали дичь, которая была для бушмена все равно что корова.
Когда извели его исконные средства пропитания, бушмену пришлось обратить внимание на стада домашнего скота, пасшегося теперь на вельде вместо дичи. Бушмен был напрочь лишен чувства собственности: он не владел ничем, не имея даже личной собственности. А потому бушмены стали охотиться за скотом на пастбищах точно так, как они охотились бы за дичью, чем нанесли скотовладельцам смертельную обиду. Белые и черные, они вместе объявили бушменам войну, беспощадную и жестокую. Беспощадность эта возрастала тем сильнее, чем больший страх они испытывали перед крошечными, детскими стрелами, острие которых было смазано ядом, вызывавшим верную и мучительную смерть.
Целыми отрядами пеших зулусских воинов, вооруженных острыми, как ножи, дротиками, а также верхом на лошадях, снаряженные огнестрельным оружием, они устраивали на бушменов облавы, словно это были животные, подлежащие полному истреблению. Отстреливали и закалывали дротиками, замуровывали в их собственных жилищах и сжигали заживо, травили ядами и подвергали всяческим пыткам, щадя в этой бойне только самых маленьких детей. Этих держали в связках в цепях, чтобы те, кто не зачахнет и не умрет от смертельной тоски по клану, сумели «приручиться», и действительно, из многих получались ласковые, верные и довольно-таки любящие маленькие рабы.
Группы бушменов, которые выжили в этом продуманном и осознанном геноциде, отступили на негодные, засушливые земли, где они одни с их чудесным знанием и пониманием земли и ее обитателей только и могли выжить.
— Она из других, — повторил О-хва, — и она уже умерла. К тому же воды хватит только на наше путешествие.
Х-ани не отрывала глаз от лица Сантен, втайне упрекая себя: «Глупая старая женщина, тебе совсем необязательно было обсуждать вопрос о воде с мужем. Если бы ты дала ее без всякого спроса, то и не пришлось бы выслушивать весь этот мужской вздор». Обернувшись, она улыбнулась.
— Мудрый старейший, загляни в глаза ребенка. В них еще теплится жизнь, в них светится мужество. Она не умрет до тех пор, пока последний выдох не вылетит из ее тела.
И, полностью отдавая себе отчет в том, что совершает, Х-ани отвязала сыромятный мешок, который несла на плече, не обращая внимания на глухой щелчок, в котором выразилось недовольство мужа.
— В пустыне вода равным образом принадлежит всем, Санам и другим, тут нет различия, что бы ты ни говорил.
Она вытащила из мешка страусиное яйцо — почти совершенной формы шар цвета отполированной слоновой кости. На толстой скорлупе по всей окружности были любовно выгравированы миниатюрные силуэты зверей и птиц, а с одной стороны рисунок соседствовал с деревянной пробкой. Содержимое яйца забулькало, как только Х-ани взвесила его, положив себе на ладони. Сантен захныкала, словно щенок, которому было отказано в титьке.
— Ты своевольная старая женщина, — с негодованием произнес О-хва.
Таким образом он выражал свой самый сильный протест, какой по традиции среди бушменов еще допускался. Однако ни приказать своей жене, ни запретить ей не мог. И другим бушменам мог давать лишь советы, не имея ни малейшего права командовать кем бы то ни было из своих соплеменников; среди них не было ни вождей, ни предводителей, все были равны — мужчины и женщины, старые и молодые.
Очень осторожно Х-ани откупорила емкость и поднесла поближе к Сантен. Обвила шею девушки рукой и приблизила яйцо к губам. Жадно глотнув, Сантен захлебнулась, и вода заструилась у нее по подбородку. На этот раз и Х-ани, и О-хва издали щелкающий звук, в котором ощущалась тревога, потому что каждая капля воды была столь же драгоценной, как и сама жизнь. Х-ани отодвинула яйцо, и Сантен, зарыдав, попыталась дотянуться до него снова.
— Не очень вежлива, — пожурила ее Х-ани. И с такими словами поднесла страусиное яйцо к собственным губам и наполнила рот водой так, что у нее раздулись щеки. А потом взяла Сантен за подбородок и накрыла ее рот своими губами. С величайшей осторожностью влила несколько капель в рот Сантен и подождала, пока та не проглотит их, чтобы потом дать еще. Перелив последнюю каплю, отсела в сторону и стала наблюдать, ожидая, когда девушка будет готова принять следующую порцию. Дала Сантен второй глоток воды, а чуть позже и третий.
— Эта женщина пьет, как слониха на водопое, — угрюмо заметил О-хва. — Она уже забрала столько воды, что хватило бы заполнить высохшее русло реки Куизебы.
«Он, конечно, прав», — с неохотой согласилась про себя Х-ани. Девушка и в самом деле использовала полную дневную норму взрослого. А потому плотно закупорила яйцо, хотя Сантен жалобно протягивала руки, прося еще воды, она решительно убрала его обратно в кожаную сумку.
— Пожалуйста, ну еще капельку, — шептала Сантен, но старуха не обращала на нее внимания, повернувшись к своему спутнику. Они опять спорили, сопровождая пощелкивание грациозными взмахами
