– Получше? – спросил Шон.
Джоб, не открывая глаз, только слабо улыбнулся.
– Мы даем тебе еще несколько минут, пока выходим на связь с «Банановым деревом», – сказал Шон.
Шон встал и пошел туда, где Альфонсо уже прилаживал антенну.
–
Ответ на первый же вызов Альфонсо был таким сильным и ясным, что Шон даже удивился.
Альфонсо уменьшил громкость, после чего взял микрофон и передал очередные фальшивые координаты, делая вид, что они все еще движутся в сторону реки.
Последовала пауза, во время которой слышны были только статическое потрескивание и шорохи, затем так же громко и чисто послышался другой голос.
– Дай мне поговорить с полковником Кортни!
В интонации нельзя было ошибиться, и Альфонсо взглянул на Шона.
– Генерал Чайна, – прошептал он, протягивая Шону микрофон, но тот отстранил его руку и нахмурился, ожидая, что будет дальше.
В наступившей тишине Клодия оставила Джоба и подошла к Шону. Она присела рядом с ним на корточки, и он бережно обнял ее. Все уставились на рацию.
– Дезертиры, – тихо сказала Клодия. – Теперь Чайна все знает.
– Слушай, – остановил ее Шон.
Последовало ожидание.
– Очень хорошо! – снова раздался голос Чайны. – Я вполне понимаю, почему ты не хочешь отвечать. Однако я полагаю, ты меня слышишь, полковник.
Внимание всех было приковано к радио, и Джоб открыл глаза. Он отчетливо слышал каждое слово, сказанное Чайной, и мрачно покрутил головой. Альфонсо оставил свой мешок и оружие на одеяле в десяти шагах от того места, где лежал Джоб. Рукоятка пистолета торчала из бокового кармана вещмешка.
– Ты огорчил меня, полковник. – Голос Чайны был мягким и дружеским. – Впрочем, было бы слишком просто и грустно, если бы вы просто отдались в руки команды, которую я подготовил для вас на границе Зимбабве.
Джоб оперся на здоровый локоть. Боли он не чувствовал, лишь слабость и головокружение. Морфий сделал свое дело. Только было очень трудно ясно мыслить. Он сконцентрировал свое внимание на пистолете и гадал, оставил ли Альфонсо в нем обойму. Он начал двигаться к нему, упираясь пятками в землю и резко отталкиваясь ногами. Все это было проделано бесшумно, внимание остальных было приковано к голосу, раздающемуся из рации, поэтому никто ничего не заметил.
– Так, значит, игра продолжается, полковник, или мы назовем это теперь охотой? Ты великий охотник, великий белый охотник. Твоя слава – в преследовании диких животных. Ты называешь это спортом и гордишься, называя «честным состязанием».
Джоб уже прополз половину пути. Пока боли все еще не было, а ему надо двигаться немного быстрее. В любой момент кто-нибудь может обернуться и заметить его.
– Я никогда не понимал этой страсти белых людей к преследованию. Для меня это всегда казалось таким бессмысленным. Мои люди всегда считали, что если хочешь мяса, то убивай самым надежным способом, приложив минимум усилий.
Джоб добрался до вещей Альфонсо и потянулся к ручке пистолета. Однако когда он потащил его из кармашка, пальцы перестали его слушаться, и пистолет выскользнул из руки; но вместо того, чтобы с шумом упасть на твердую пересохшую землю, он бесшумно упал на сложенное одеяло. Джоб почувствовал облегчение, когда увидел, что пистолет заряжен и взведен. Альфонсо держал его готовым к немедленному употреблению.
А у него за спиной из рации все еще лился голос Чайны.
– Возможно, ты испортил меня, полковник. Возможно, я вошел во вкус ваших упадочных европейских нравов, полковник, но впервые в жизни я почувствовал вкус к охоте. Может быть, это произошло потому, что ставка в этой игре слишком велика и сумела зажечь меня. Просто мне очень интересно, что ты чувствуешь при такой смене ролей, полковник. Ты – дичь, а я – охотник. Я знаю, где находишься ты, а ты не знаешь, где нахожусь я. Возможно, я даже ближе, чем ты можешь себе представить. Где я, полковник? Ты должен догадаться. Тебе предстоит убегать и прятаться. Так где и когда мы встретимся?
Джоб старательно обхватил ручку «токарева». Он поднял пистолет, поразившись, как мало для этого потребовалось усилий, и нажал большим пальцем на предохранитель, но тот не двинулся с места. Его охватила паника. Рука слишком онемела и ослабла, чтобы снять пистолет с предохранителя.
– Я не обещаю тебе «честного состязания», полковник. Я буду охотиться за тобой по-своему, по- африкански, но это будет хороший спорт. По крайней мере это-то я обещаю.
Джоб собрал все свои силы и почувствовал, как предохранитель под его пальцем наконец сдвинулся с места.
– Сейчас ровно 18:00 по местному времени. Я выйду на связь завтра на этой же частоте и в это же время, полковник. Это, конечно, если мы до этого времени еще не встретимся. А пока следи за небом, полковник Кортни, следи, что происходит у тебя за спиной. Ты даже не догадываешься, с какой стороны я приду. А я приду, будь уверен!
Послышался легкий щелчок, Чайна отключил свой микрофон, и Шон тут же потянулся к рации и выключил ее, чтобы поберечь батарейки. Никто не двигался и ничего не говорил, пока другой металлический звук не нарушил тишину. Шон ни с чем бы не спутал звук снимаемого с предохранителя пистолета. Его реакция была мгновенна, он оттолкнул Клодию и резко развернулся лицом на звук.
На какое-то мгновение он оцепенел, затем закричал:
– Нет! Джоб, ради Христа! Не надо!!!
И рванул вперед, как спринтер с низкого старта.
Джоб лежал на боку лицом к Шону, но слишком далеко. Шон рванулся, чтобы преодолеть разделяющее их пространство, но ему показалось, что он двигается через мед, густой и липкий, который замедляет его движения. Он видел, как Джоб поднимает пистолет, пытался остановить его взглядом. Они смотрели друг другу в глаза, Шон пытался взглядом подчинить себе Джоба, заставить его слушаться, а глаза Джоба были грустными, полными сожаления, но твердыми.
Шон видел, как Джоб открыл рот, слышал, как дуло пистолета стукнулось о зубы, когда Джоб пытался засунуть дуло как можно дальше в рот, видел, как вокруг дула сомкнулись губы – как у ребенка, который сосет леденец на палочке. Шон приложил все силы, чтобы схватить руку Джоба, держащую пистолет, и вырвать тупое дуло изо рта друга. Но он лишь успел коснуться кончиками пальцев запястья Джоба, когда прозвучал выстрел.
Звук был негромким, плоть и кости черепа Джоба приглушили его.
В этот момент зрение Шона стало неестественно острым, ему вдруг показалось, что время затормозилось и все происходит очень медленно, как в кино, прокрученном на половинной скорости.
Голова Джоба изменила форму, она распухла прямо на глазах у Шона, как надуваемый воздушный шарик. Веки широко раскрылись, и на мгновение его глазные яблоки вылезли из своих орбит, продемонстрировав белую окантовку вокруг темных зрачков, а потом скрылись где-то внутри черепа.
Потом его голова снова поменяла форму, откинулась назад, кожа на скулах туго натянулась, сделав нос совсем плоским как раз в тот момент, когда пуля вышла у него из затылка. Голова запрокинулась, и даже после выстрела Шон слышал треск и хруст позвоночника.
Джоба отбросило назад, рука отлетела от головы в сторону, как будто в веселом приветствии, а в сжатом кулаке все еще был «токарев», но Шон был достаточно быстр, чтобы не дать изуродованной голове удариться о землю.
Он поймал Джоба в объятия и с силой прижал к груди. Его тело было тяжелым и горячим от лихорадки, но сейчас казалось излишне гибким, как будто в нем не было костей. Он чувствовал, как мышцы Джоба дрожат и сокращаются, ноги дергаются в каких-то ужасных судорогах, а он старался удержать его.
– Джоб, – прошептал Шон, ладонью закрывая ужасное выходное отверстие, пытаясь затолкнуть кровавую массу обратно в раздробленный череп. – Ну и дурак же ты, – прошептал он. – Тебе не следовало этого делать.
