мужества.
— Не говорите только, что вы в это верите.
— Этого и не требуется; достаточно, чтобы посетители верили.
Тальрик только фыркнул в ответ, а Ультер с улыбкой добавил:
— Когда закончите с картой, я покажу вам еще одну из жемчужин моей коллекции — возможно, самую ценную.
— Хорошо, покажите, — заинтересовался Тальрик.
Ультер повел его прямо к камерам, заставив насторожиться — но оказалось, что губернатор имел в виду другую узницу, местную жительницу.
— Имя ее Кимена, — со смаком произнес он, — а прозвище Дева.
Тальрика поразила не столько ее внешность, сколько поведение. Она сидела на соломенном тюфяке, но при виде их поднялась и заняла боевую позицию на середине камеры. Голубовато-серая кожа, как у всех миннцев, темные волосы обкромсаны кое-как. Тюремная роба, безрукавка и брюки, делала ее похожей на мальчика. Камеру от коридора отгораживала решетка: девушку держали напоказ, как дикого зверя, ко это ее не сломило. Она смотрела Тальрику прямо в глаза с нескрываемым вызовом и презрением. «Я не сдамся», — говорил этот взгляд.
— Что же в ней такого особенного? — спросил он, маскируя небрежностью впечатление, произведенное на него этой женщиной.
— Да то, дорогой мой, что в ее лице вы видите перед собой все миннское сопротивление. Это их обожаемый вождь. Рекеф больше года потел, стараясь ее поймать. Мы все испробовали. Засылали в подполье своих людей, но она их всех обнаружила и убила. Пытали ее родственников, но они лгали напропалую. Пришлось в конце концов опуститься до платного сыска.
— Это хорошо, что вы схватили ее. Когда начнете допрашивать?
— Экий вы скорый, дружище, — засмеялся Ультер. — Она у нас две недели, и каждый день мы понемножку ее ломаем.
— И ни разу не допросили за все это время?
Ультер притворился, что не замечает недоверия в этом вопросе.
— Я предпочитаю постепенную ломку. Она лишена свежего воздуха, солнца, свободы, помещена в клетку без всякой возможности уединиться. Это расшатывает ее дух: с каждым днем она становится все покорнее. Еще немного, и ей захочется смягчить условия своего заключения.
Задумал приобщить ее к своей коллекции, старый хрыч, мысленно посмеялся Тальрик. До сих пор у него хватало ума ограничиваться импортными товарами — уложив в свою постель местный продукт, он подпишет себе смертный приговор. Еще смешней, что сама узница чересчур горда и не желает видеть, какую замечательную лазейку ей предлагают.
Капитан понимал, отчего Ультер так возжелал эту женщину. Она не была красавицей в понимании Тальрика, не чаровала, как Скованное Горе, не обладала идеальным сложением Грейи — но яростный, полный презрения взор делал ее недосягаемой, что притягивало сильнее любой красоты.
— И все-таки ее следовало бы допросить сразу — ведь ее сообщники остались на воле.
— Успеется, — беспечно ответил Ультер, а Тальрик, видя усмешку Кимены, подумал, что такая и под пыткой вряд ли заговорит: уж очень тверда.
— Что ж ты не представишь меня своему новому любимчику? — подала голос девушка. — Ты их всех ко мне водишь.
— Да, дорогая. Это капитан Тальрик из зарубежного отдела Рекефа; он был со мной еще при взятии вашего города. Ты должна быть ему благодарна почти так же, как мне.
— Реверанс ему сделать или сразу на колени упасть? — осведомилась она.
«Начинается», — сказал себе Тальрик, когда к Ультеру подошел солдат. Кимена из-за своей решетки тоже следила за всем, что происходило снаружи — он в ее положении, вероятно, вел бы себя так же.
— Как то есть нет? — закричал Ультер, схватив солдата за плечевую лямку защитного панциря. — Кто ее увел и куда?
Солдат ответил что-то, красноречиво покосившись на Тальрика.
— Пошел вон! — рявкнул Ультер и совсем другим тоном сказал: — Этот парень поведал мне странную вещь, друг мой.
— В самом деле? — ответил Тальрик, готовясь к самому трудному.
— Он говорит, что мою бабочку-танцовщицу забрали из ее комнаты… и никто не знает, куда она делась.
— Ну, положим, кое-кто знает. Это я приказал.
— Вы, стало быть, — перевел дыхание губернатор. — Не слишком ли смело? И по какой причине, позвольте спросить?
— Она великолепный образчик, в этом вы правы — и может быть мне полезна на западе. Вы же знаете, Рекеф никакими средствами не гнушается. Она способна изменить в нашу пользу достаточно щекотливое положение, которое создалось в Геллероне, вот я ее и реквизировал.
— Реквизировали? — улыбнулся превосходно владеющий собой Ультер. — А вы не забыли, что губернатор здесь я? Мы старые друзья, это так, но по какому праву вы реквизируете у меня мою собственность?
— Я не только капитан имперской армии, но и майор Рекефа. На западе я исполняю его задание.
— Я знаю, где вы служите, гром и молния. Сам вас туда наладил.
— Тогда вы должны понимать. Нужды Империи, губернатор, превыше личных.
— Но я еще даже… — взмахнул мясистыми ручищами Ультер.
«Не переспал с ней», — мысленно завершил Тальрик.
— Извините, губернатор, — сказал он вслух деловым, немного скучающим тоном, — но вы сами понимаете, что она уникальна. Завоевать сердца и умы геллеронцев не менее важно, чем взять их город, для этого она и нужна.
Ультер смотрел на него так, будто его старый приятель превратился в гадюку — каковой тот, по сути, и был.
— Я вас больше не узнаю.
— Так ведь и лет немало прошло. — Тальрик встретил его взгляд, не дрогнув. — Вы не обидитесь на Империю за такую мелочь, ведь верно?
— Нисколько,
— Возвратят? Затрудняюсь ответить… впрочем, к концу операции она будет знать больше, чем это полезно рабыне. Мы все должны чем-то жертвовать ради Империи.
— Истинно так, майор. — Ультер, продолжая улыбаться, повернулся и зашагал к лестнице — интересно, что станет с его лицом там, наверху?
Кимена, в восторге от того, что разыгралось у нее на глазах, смотрела на Тальрика почти как сообщница.
Следуя за Ультером, он все еще чувствовал на себе ее взгляд.
26
Стенвольд, услышавший за последние полчаса немало миннских имен, сразу понял, что «Кимена» чем-то выделяется среди прочих.
— Раньше вашей ячейкой руководила она? — догадался он. Чи и Сальма оставались для него первоочередной задачей, но и о здешнем подполье он, как профессиональный разведчик, тоже не переставал думать.
— Она — маяк всего нашего сопротивления, — сказал Хизес. — Осоиды больше года пытались ее изловить. Это она придумала красный флаг — символ, которого они так боятся.
— Как получилось, что ее все же поймали?
