— Черт побери, Саймон, — продолжил Мик. — Она разорвала с ним отношения несколько лет назад.
— Она все равно его дочь, — возразил Саймон. — Неужели ты не понимаешь? Дочь человека, который причинил столько неприятностей моей семье, решает, когда я получу право опеки над своим сыном. Как я должен к этому относиться, Мик? Что, если она никогда не отдаст мне Натана?
— Ты правда думаешь, что она на такое способна?
— Она Готорн.
По его мнению, это все объясняет. Господи, каким же идиотом он был! Он начал доверять Туле, привязываться к ней. Наверняка Джейкоб Готорн подделал завещание Шерри и уговорил свою дочь ему помочь. Они сообщили Саймону, что у него есть сын, только для того, чтобы отобрать у него ребенка.
Вскочив, он подошел к окну, из которого открывалась панорама Сан-Франциско, восхитившая Тулу в их первую встречу. Вместо небоскребов и залива за городом он неожиданно увидел ее образ. Ее глаза, ее улыбку, ямочку на щеке. Услышал стон наслаждения, с которым она ему отдавалась.
Они были вместе только прошлой ночью, а он снова безумно ее желает. Это она тоже спланировала? Специально соблазнила его, чтобы потом воспользоваться его слабостью и сокрушить его, на радость своему отцу?
Ярость ледяным кулаком сдавила его сердце. План, зарождающийся в его голове, с каждой секундой казался ему все привлекательнее.
— Если твой план провалится, будет еще хуже, — напомнил ему Мик.
— Нет. — Саймон бросил на него взгляд через плечо. — Неужели ты не понимаешь? О моем сыне сейчас заботится человек, носящий фамилию Готорн. Хуже быть уже не может.
— Я бы на твоем месте не был так уверен.
— Скоро ты убедишься в моей правоте, — сказал Саймон, когда план окончательно сформировался в его голове. — Я соблазню Тулу, сделаю так, чтобы она в меня влюбилась. Она утратит способность здраво мыслить и передаст мне право опеки. Затем я пойду к ее отцу и сообщу ему, что спал с его дочерью. Если это не станет для него ударом, значит, Джейкоба Готорна вообще невозможно сокрушить.
— А Тула? — тихо спросил Мик. — Что будет с ней, когда она узнает, что ты ее использовал?
На мгновение Саймон задумался над этим, но тут же напомнил себе, что она Готорн и ее семья привыкла использовать людей.
— Это не имеет значения, — пробормотал он.
— Делай что хочешь. — Поднявшись, Мик покачал головой. — Я сейчас уйду, но, прежде чем я это сделаю, позволь мне дать тебе последний совет.
— Он мне не понравится?
Мик пожал плечами:
— Кому нравится получать советы, когда об этом не просишь?
— Ладно, говори.
— Не делай этого.
— Не делать чего?
— Того, что ты планируешь. — Встретившись с ним взглядом, Мик серьезно добавил: — Оставь эту женщину в покое.
Саймон покачал головой:
— Готорн меня обманул.
— Его дочь тебя не обманывала.
— Тула не сказала мне, кто она и зачем ей все это.
— Ты мог бы ее спросить.
Бросив на друга предупреждающий взгляд, Саймон сказал:
— Ты не понимаешь.
— Ты прав, — ответил Мик, повернувшись лицом к двери. — Я действительно не понимаю. Последнюю неделю ты выглядел… счастливым. Мне бы не хотелось, чтобы ты сам у себя это отнял.
Саймон молча смотрел вслед удаляющемуся другу. Черт побери, что он мог ему сказать? Представилась отличная возможность отомстить Джейкобу Готорну и одновременно насладиться женщиной, которую он хочет больше, чем готов это признать.
Перед его глазами снова возник образ Тулы, и в паху у него тут же все напряглось. Он вспомнил, как она отвечала на его ласки и поцелуи, и снова захотел ее, несмотря на все неприятные вещи, которые они вчера наговорили друг другу. Он бы многое отдал, чтобы она сейчас оказалась рядом с ним.
Он признался самому себе, что она ему нравится, но это было до того, как он узнал, кто она на самом деле. Сейчас он не знает, можно ли доверять Туле, или ее непосредственность и доброта не что иное, как притворство. Вполне возможно, все, что она делала с момента их знакомства, — это спектакль, умело срежиссированный Джейкобом Готорном.
Если это так, то дальше все пойдет по его собственному сценарию. Если нет… Саймон покачал головой. Он не станет принимать это в расчет. Тула Готорн взрослая женщина и сама может принимать решения. Если она решит снова лечь с ним в постель, это будет ее выбор.
Он отомстит Готорну и получит своего сына.
— Он настоящий мерзавец, — бросила Тула в телефонную трубку, затем обнаружила, что Натан настороженно смотрит на нее. Она знала, что он чувствует ее настроение, поэтому поспешно изобразила на лице улыбку, несмотря на то что внутри у нее была пустота.
— Дорогая, — сочувственно произнесла в ответ Анна. — Помнится, ты всегда меня предупреждала, что большинство мужчин мерзавцы.
— Знаешь, что самое ужасное? Несмотря на то что после нашей близости он меня оскорбил, огонь желания вспыхнул во мне с новой силой.
— Надеюсь, ты сказала ему, что ты о нем думаешь?
— Сказала, но мне не удалось до него достучаться, так что это не имеет значения, — сказала она, выбросив из прогулочной коляски сухой лист, упавший с дерева. — Он был таким холодным. Таким…
— Поверь мне, я знаю, — заверила ее Анна. — Помнишь, каким ужасным был Сэм вначале?
— Это другое.
— Интересно, почему?
Тула невесело рассмеялась:
— Потому что это касается меня.
— А-а. Теперь я понимаю.
Из горла Тулы вырвался еще один смешок.
— Ты страдала, все женщины страдают. Сейчас моя очередь.
— Ладно, убедила.
— Итак, что ты мне посоветуешь?
— Ты не нуждаешься в советах. Ты сама знаешь, что тебе нужно делать.
— И что же?
— Научить Саймона заботиться о Натане и вернуться домой.
Туда, где ей место. Несколько лет крошечный домик в Кристал-Бэй был ее убежищем, единственным местом в мире, где она чувствовала себя дома. Но сейчас при мысли о возвращении в привычный мир ее охватило чувство пустоты.
Ее взгляд упал на маленького мальчика в коляске. Она не знала, сможет ли вернуться в дом, наполненный воспоминаниями о ребенке, который на короткое время сделал ее жизнь более яркой. Она будет просыпаться от его плача, находить его игрушки под диваном. Будет постоянно спрашивать себя, как он поживает и чем занимается.
Еще она будет спрашивать себя о Саймоне.
Как он мог после того, что между ними было, вести себя как последний негодяй? Как он мог выключить свои чувства, словно электрическую лампочку? А может, она все это придумала? Может, никаких чувств вовсе не было? Разве она с самого начала не предупреждала себя, что он такой же, как ее отец? Ей следовало быть благоразумнее.
