– Ты тоже.
Эш обдирал тонкую фиолетовую кору с тисовой ветки.
– Понимаешь, это трудно, потому что я всегда думал о людях... меня всегда учили думать...
– Я знаю, что ты всегда думал, – резко прервала его Мэри-Линетт. – Ты думал, что люди – отребье.
– Но, – настойчиво продолжал Эш, – дело в том... Я знаю, это звучит странно, но мне кажется, что я люблю тебя без всякой надежды на взаимность. – Он содрал еще кусок коры с ветки.
Мэри-Линетт не смотрела на него и не могла говорить.
– Я старался избавиться от этого чувства, но оно не уходит. Сначала я подумал, что если уеду из Верескового Ручья, то обо всем забуду. Теперь я знаю, это – как безумие: куда бы я ни уехал, это чувство всегда будет со мной. Я не могу избавиться от него. Поэтому нужно придумать что-то другое.
Внезапно у Мэри-Линетт резко изменилось настроение.
– Извини, – холодно сказала она, – но, боюсь, не очень приятно слышать, что кто-то любит тебя вопреки своей воле, рассудку и даже...
– ...всем своим склонностям, – холодно закончил за нее Эш. – Да, я знаю.
Мэри-Линетт остановилась и взглянула на него в упор.
– Ты не мог читать «Гордость и предубеждение», – заявила она.
– Почему бы нет?
– Потому что Джейн Остен была человеком. Эш загадочно посмотрел на нее и спросил:
– А ты откуда знаешь?
Хороший вопрос. Пугающий вопрос. Действительно, откуда ей знать, кто в истории человечества был человеком? А как насчет Галилея? Ньютона? Тихо Браге?
– Ну, Джейн Остен была женщиной, – нашлась Мэри-Линетт, отступая на более надежную почву. – А ты – шовинист и свинья.
– С этим не поспоришь.
Мэри-Линетт снова двинулась дальше. Эш последовал за ней.
– Ну а теперь я могу сказать тебе, что... гм... я вами бесконечно очарован и что я вас люблю?
Опять цитата!
– Твои сестры, помнится, говорили, что ты все время проводишь на вечеринках.
Эш все понял.
– Да, – защищался он. – Но по утрам после вечеринок я обычно долго валяюсь в постели. А в такие часы приятно что-нибудь и почитать.
Они шли не останавливаясь.
– Кроме того, мы с тобой – духовные супруги, – напомнил Эш. – Поэтому я не могу быть совершенно тупым, иначе я бы тебе не подошел.
Мэри-Линетт задумалась об этом. И еще о том, что слова Эша звучали почти робко. Он никогда не говорил так прежде.
– Эш, – произнесла она, – я не знаю. Думаю, мы не подходим друг другу. Мы совершенно несовместимы. Даже если бы я была вампиром, это ничего не изменило бы.
– Ну... – Хлестнув по стволу дерева тисовой веткой, Эш ответил так, будто почти ожидал, что к нему не прислушаются: – Ну, что касается этого... Думаю, что я мог бы изменить твое мнение.
– О чем?
– О том, что мы не подходим друг другу. Если бы...
– Что «если бы»? – после затянувшегося молчания спросила Мэри-Линетт.
– Ну, если бы ты меня поцеловала.
– Поцеловать тебя?!
– Я так и знал. Я был почти уверен, что ты не захочешь. – Он хлестнул веткой еще по одному дереву, – Впрочем, люди всегда так поступали.
Искоса наблюдая за ним, Мэри-Линетт спросила:
– Ты поцеловал бы трехсотфунтовую гориллу? Эш не сразу нашелся что ответить.
– Ну, спасибо...
– Я не имею в виду, что ты на нее похож.
– Постой, не говори. Я угадаю. Я так же пахну? Мэри-Линетт мстительно улыбнулась.
– Я имела в виду, что ты гораздо сильней меня. Стал бы ты целоваться с гориллой, которая может раздавить тебя одним движением, а ты перед ней совершенно беспомощен?
Теперь Эш искоса взглянул на нее.
– Но ты ведь не совсем так думаешь, правда?
