Без проблем пройдя таможенный досмотр в Венском аэропорту, фрау Медведева, как назвал ее вежливый таможенник, в сопровождении дочери направилась прямо к билетным кассам и там приобрела два билета на ближайший рейс до Санкт-Петербурга – опять же без проблем, поскольку туристы и направляющиеся в Россию по делам бизнесмены, как правило, первым классом не летают.
Время близилось к полуночи, за стеклянной стеной терминала стояла непроглядная тьма, прорезанная острыми точками посадочных огней, которые ничего не освещали. До отправления рейса на Питер оставалось почти два часа; уставшая за этот непомерно длинный день Лера Медведева капризничала, требуя то шоколадку, то воды, то ответа на вопрос, почему папа отправил их в эту поездку одних, а сам остался дома. Марина, которая устала едва ли не больше дочери, отвечала как могла, покупала шоколад и колу, из последних сил заставляя себя улыбаться и не слишком часто смотреть на часы. Время тянулось ужасно медленно; как минимум трижды Марина приходила к твердому убеждению, что ее золотые швейцарские часики остановились, и всякий раз, поднеся их к уху, обнаруживала, что ошиблась: механизм исправно стрекотал, секундная стрелка ползла по циферблату, отсчитывая время, которое, вопреки ее усилиям, никак не хотело проходить.
Спустя целую вечность объявили посадку на их рейс. Марина подхватила тяжелую сумку с вещами, с трудом растолкала задремавшую в кресле перед экраном телевизора Леру и почти волоком потащила обеих к стойке регистрации. Миновала еще одна вечность, и наконец-то тяжелый «Боинг» австрийских авиалиний плавно, без заметных усилий оторвался от невидимой в темноте земли. Яркие огни взлетной полосы косо скользнули вниз и пропали из вида; некоторое время в иллюминаторе россыпью драгоценных камней на черном бархате дрожало и переливалось электрическое зарево Вены, а потом самолет пробил низкие облака, и смотреть за окном стало не на что.
Стюардессы разнесли напитки, помогли пассажирам первого класса устроиться на ночлег, убрали грязную посуду и включили в салоне дежурное освещение. Впереди кто-то уже похрапывал; вокруг возились, расправляя пледы, откидывая спинки кресел и поудобнее умащивая набитые мягким поролоном подушки, тихо переговаривались, вздыхали и зевали, готовясь отойти ко сну. Марина уложила Леру и стала укладываться сама. Спать ей не хотелось, в голову лезли тревожные, мрачные мысли, но она знала, что нуждается в отдыхе, чтобы хватило сил прожить завтрашний день, обещавший быть не менее, а более напряженным, чем сегодняшний.
– Мама, а почему мы летим обратно? – прозвучал в тишине засыпающего салона громкий, ясный голос Леры. – Мы передумали? Мы едем к папе?
– Тише, девочка, – шепотом сказала Марина, – не мешай людям спать, все устали.
– Я тоже устала, – объявила Лера.
– Вот и спи. Мы летим не обратно к папе, а в Питер.
– А почему через Вену? Мама, почему? Мы что, обманываем папу?
Марина на мгновение закусила губу, сдерживая внезапно вспыхнувшее раздражение. «Семь лет, – подумала она. – Интересно, а я в семь лет сообразила бы, что лететь в Питер через Вену – это, мягко говоря, странно? Вот они, плоды просвещения! Престижный детский сад, элитный лицей, обучающие компьютерные программы... В результате семилетний ребенок скверно играет на фортепиано, бегло читает на трех европейских языках, знает, где находится Вена, и понимает, что мама может обманывать папу... Понимает и не одобряет, но и от участия в обмане не отказывается... Сложно все это, запутано. Во всяком случае, хорошо, что не одобряет. Если бы одобряла, было бы намного хуже...»
– Что ты, родная, – мягко сказала она, заботливо укрывая дочь фирменным пледом авиакомпании, от которого приятно и знакомо пахло каким-то дорогим моющим средством. – Мы вовсе не собираемся обманывать папу. Разве можно обманывать? Мы просто хотим сделать ему сюрприз.
– А какой? – заинтересовалась Лера.
– А вот этого я тебе пока не скажу. Ты ведь у меня болтушка, растрезвонишь на всю округу, и никакого сюрприза не получится. – Лера сонно хихикнула, Марина улыбнулась в ответ. – Я тебе потом все объясню, и сюрприз мы устроим вместе, договорились?
Ответа она не получила – Лера уже спала, повернувшись на правый бок и сунув кулачок под подушку. Тогда Марина тоже легла, натянула до подбородка мягкий, шелковистый на ощупь плед и закрыла глаза. Сон по-прежнему обходил ее стороной; подаренные Медведевым на годовщину свадьбы бриллиантовые серьги кололи уши, хотя раньше Марина их совсем не ощущала. Казалось, именно из-за них она мучается головной болью и не может уснуть. Марина терпела, сколько могла, а потом сняла серьги и убрала их в сумочку.
Стало легче, но ненамного. Она хотела позвать стюардессу и пожаловаться на бессонницу и головную боль, но передумала: перелет из Вены в Пулково недолгий, хороша же она будет дома, в России, да не просто в России, а в славном своими бандитами Питере, вся увешанная драгоценностями, как новогодняя елка шарами, с ребенком на руках и полусонная от транквилизатора! На миг в душе вспыхнуло острое сожаление о принятом решении. Мысль хотя бы на несколько дней остаться в сытой, благополучной, законопослушной и безопасной Европе выглядела очень заманчивой. Отдохнуть, показать дочери город, отрешиться от всего, забыть о проблемах – как это было бы славно! Но она не имела на это права. Дома события понеслись вскачь, и она очень боялась не успеть, пропустить самое важное и навсегда остаться узницей золотой клетки, в которую когда-то вошла по доброй воле. Несомненно, Медведев знал намного больше, чем посчитал нужным сказать ей; возможно, он ее в чем-то заподозрил и именно поэтому поспешил удалить из Москвы. Нет, конечно, забота в его решении отправить их с Лерой за границу тоже присутствовала: он всегда очень ревностно относился к своей собственности и оберегал ее от любых посягательств. Наверное, так оно и было: забота и подозрение, смешанные в равных пропорциях...
Марина почувствовала, что начинает ненавидеть мужа. Это была не та глухая, подспудная ненависть, которая все эти годы тлела в ее душе, вспыхивая мрачным огнем в минуты ссор; это было новое, незнакомое чувство, острое и холодное, как игла. Нет, не как игла – как стилет, который она с наслаждением вонзила бы прямо в сердце мужу, и не ему одному.
Она уснула, баюкая свою ненависть, как темного уродливого ребенка, и стюардессе с трудом удалось, разбудить ее, чтобы заставить пристегнуться ремнем безопасности. Самолет заходил на посадку в Пулково.
Спустя полтора часа Марина и Лера Медведевы уже дремали в пустом вагоне пригородной электрички, а ближе к полудню, приблизительно в то время, когда Косолапый разговаривал с Филатовым, вышли на перрон, по обе стороны которого, за путаницей рельсов и семафоров, сплошной серо-зеленой стеной стоял хвойный лес.
Немногочисленные пассажиры, вместе с ними доехавшие до этого забытого Богом места, торопливо и целенаправленно покинули платформу и, бодро шагая через рельсы и кучи щебня, по одному и парами скрылись в лесу. Марина немного постояла на потрескавшемся асфальте перрона, держа за руку дочь и озираясь по сторонам. Потом до нее дошло, что она не просто озирается, а ищет такси, и Марина устало улыбнулась, отдавая должное шутке, которую сыграло с ней подсознание. Такси! Да с таким же успехом здесь можно было искать вертолетную площадку или космодром...
– Куда это мы приехали? – вывел ее из задумчивости звонкий голосок Леры. – Здесь разбойники живут?
Марина подавила вздох, снова в мыслях помянув недобрым словом плоды просвещения. В свои семь лет ее дочь чувствовала себя как дома в любом пятизвездочном отеле и, наверное, не заблудилась бы даже в самом большом городе, впервые в него попав, – просто взяла бы такси, назвала гостиницу и вскоре была бы на месте. А здесь – пожалуйста! – ей мерещатся бородатые разбойники с кистенями и топорами...
– Никаких разбойников здесь нет, – сказала Марина, поднимая с перрона сумку, которую за эти сутки успела возненавидеть едва ли не сильнее, чем своего мужа. – Здесь живет бабушка Вера, мы приехали ее навестить.
– А чья она бабушка?
– Как это – чья? Твоя. Давай, пошли. Осторожнее, не споткнись...
– Неправда! – заявила Лера, одну за другой высоко задирая обутые в лакированные туфельки с бантами ноги, чтобы перешагнуть через рельс. Крупный замасленный щебень негромко похрустывал под их шагами, кристально чистый воздух пах сосновой хвоей и морской солью. – Ну, мама, ну, неправда! У меня есть бабушка Надя и бабушка Аня, а бабушки Веры ведь нету!
