третьей висела табличка «А. А. Родин».
— А что значит «А. А.»? — полюбопытствовал Ричер.
— Не сомневаюсь, что мистер Родин сам скажет вам это, если пожелает.
Секретарь постучала в дверь, и на стук отозвался сочный баритон. Она открыла дверь и отошла в сторону, пропуская Ричера.
— Спасибо, — сказал он.
— Не стоит благодарности, — ответила она.
Ричер вошел. Родин уже стоял за своим столом, приготовившись встретить посетителя, и вся его поза была пропитана подчеркнутой учтивостью. Ричер узнал в нем прокурора, которого видел по телевизору. Лет пятидесяти, довольно поджарый, в приличной физической форме, седые волосы коротко подстрижены. В жизни прокурор оказался ниже, чем на экране. Судя по всему, его рост составлял на дюйм меньше шести футов, а весил он около двухсот фунтов. Он был в легком летнем костюме темно-синего цвета, голубой рубашке и голубом галстуке. У него были голубые глаза. Вне всякого сомнения, он обожал голубой цвет. Кроме того, Ричер заметил, что прокурор безупречно выбрит, от него пахло туалетной водой. «Очень правильный мужчина. В отличие от меня», — подумал Ричер. Рядом с ним Ричер выглядел неухоженным, грязным великаном, на шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее, волосы были на два дюйма длиннее, а одежда — на тысячу долларов дешевле.
— Мистер Ричер? — промолвил Родин.
Ричер кивнул. Кабинет был самым обычным, но аккуратным. Прохладным и тихим. Скучный вид из окна — плоские крыши магазинов и офиса Отдела транспортных средств и строительные площадки. Вдалеке виднелась башня из черного стекла. В небе тускло светило солнце. На стене справа от окна, близ стола — дипломы и фотографии Родина с разными политиками. Заголовки газет в рамках, сообщавшие об обвинительных приговорах — в семи разных делах. На другой стене — фотография светловолосой девушки в студенческой шапочке и мантии, с дипломом в руках. Очень хорошенькой. Ричер смотрел на нее на мгновение дольше, чем требовалось.
— Это моя дочь, — пояснил Родин. — Она тоже юрист.
— Правда? — проговорил Ричер.
— Она только что открыла собственную контору здесь, в городе.
Голос прокурора прозвучал весьма невыразительно, и Ричер не понял, гордится тот дочерью или, наоборот, не одобряет ее поступка.
— Думаю, вы с ней встретитесь, — сказал Родин.
— Я? — удивленно спросил Ричер. — Зачем?
— Она защищает Джеймса Барра.
— Ваша дочь? А как насчет ваших родственных отношений?
— Нет закона, который это запрещает. Такую ситуацию можно считать не слишком разумной, но с этикой тут все в порядке.
Родин выделил слово «разумной», намекая сразу на несколько вещей. Не слишком умно выступать адвокатом в таком нашумевшем деле, не слишком умно дочери выступать против отца, не слишком умно кому-либо вообще выступать против А. А. Родина. Что ж, прокурор производил впечатление очень компетентного человека.
— Дочь внесла ваше имя в предварительный список свидетелей, — сказал он.
— Почему?
— Хелен думает, что у вас есть какая-то информация.
— Откуда ей стало известно мое имя?
— Я не знаю.
— Из Пентагона?
— Не уверен, — пожав плечами, ответил Родин. — Но она откуда-то его узнала. И потому вас ищут.
— И по этой причине вы согласились меня принять?
Родин кивнул.
— Да, — сказал он. — Именно по этой. Как правило, я не принимаю людей с улицы.
— Ваши служащие, как мне показалось, полностью разделяют вашу точку зрения.
— Надеюсь, — проговорил Родин. — Садитесь, пожалуйста.
Ричер сел в кресло для посетителей, а Родин занял свое место за столом. Окно оказалось слева от посетителя и справа от прокурора. Ни тому ни другому свет не падал в глаза. Иными словами, кто-то подумал об удобной расстановке мебели. В отличие от других прокурорских кабинетов, в которых Ричеру довелось побывать.
— Кофе? — предложил Родин.
— Пожалуй, — ответил Ричер.
Прокурор позвонил и попросил принести кофе.
— Естественно, мне интересно, почему вы решили первым делом прийти ко мне, — продолжил он. — Я имею в виду, к обвинителю, а не к защитнику.
— Я хочу знать ваше личное мнение.
— Что именно?
— Насколько надежные у вас улики и насколько вы уверены в правильности обвинения, выдвинутого против Джеймса Барра?
Родин не стал отвечать сразу. Он немного помолчал, и в этот момент в дверь постучали. Вошла секретарь, которая принесла кофе на серебряном с рисунком подносе. Кофейный сервиз состоял из двух чашек, двух блюдец, сахарницы, крошечного сливочника и двух серебряных ложечек. Чашки были из тонкого фарфора. «Они явно не казенные, — подумал Ричер. — Родин любит пить кофе по всем правилам». Секретарь поставила поднос на край стола, точно посередине между креслом босса и стулом посетителя.
— Спасибо, — поблагодарил Ричер.
— Не за что, — ответила она и вышла из кабинета.
— Прошу вас, угощайтесь, — сказал Родин.
Ричер взял кофейник и налил себе кофе, без сливок и сахара. В кабинете запахло крепким черным кофе. Правильно сваренным.
— Обвинение, выдвинутое против Джеймса Барра, не вызывает никаких сомнений, — сказал Родин.
— Свидетели?
— Показания свидетелей не всегда надежны. Я почти рад, что у нас нет свидетелей. Зато у нас имеются убедительные физические улики. А наука не лжет. И ее нельзя запутать.
— У вас нет никаких сомнений? — переспросил Ричер.
— Есть абсолютно надежные доказательства, которые и привели нас к человеку, совершившему преступление.
— Насколько надежные?
— Надежнее не бывает. Более безупречных мне еще не приходилось видеть. Я полностью уверен, что Барр — убийца.
— Мне уже приходилось слышать, как прокуроры говорили подобные вещи.
— Только не в этот раз, мистер Ричер. Я очень осторожный человек. Я не берусь за дела о преступлениях, за которые может быть вынесен смертный приговор, если не уверен в исходе.
— Счет ведете?
Родин махнул рукой себе за спину, показав на стену с дипломами и хвалебными статьями.
— Мной выиграно семь дел из семи, — сказал он. — Сто процентов.
— За какое время?
— За три года. Джеймс Барр станет восьмым из восьми. Если придет в себя.
— А если придет в себя и окажется, что он стал психически неполноценным?
— Если к нему вернется сознание и его мозг будет функционировать хотя бы на долю процента, он предстанет перед судом. То, что сделал Барр, нельзя простить.
