увеличителю и стал – год за годом – просматривать подшивки «Правды», «Красной звезды» и «Советского экрана», где подробно расписывалась карьера Макса в кино, его «вероломное бегство» на Запад, служба на Радио «Свобода», этом «принадлежащем ЦРУ рупоре дезинформации», его угрызения совести, возвращение на родину и недавнее перевоплощение в достойного уважения журналиста и комментатора американского телевидения.
Внимание Аркадия привлекла заметка в старом номере «Советского экрана»: «Для режиссера Максима Альбова самое главное в фильме – женщина. Достаточно найти красивую актрису, считает он, подсветить ее как надо, и половина успеха обеспечена».
Его же фильмы превозносили бесстрашие и самоотверженность солдат Красной Армии в борьбе с маоистами, сионистами и моджахедами.
В другой заметке можно было прочесть: «Особенно трудно было снять один эпизод с горящим израильским танком, потому что у съемочной группы не было необходимых запасов и пластиковой взрывчатки. Тогда сам режиссер сымпровизировал удачный трюк.
Он вспоминает:
– Мы снимали недалеко от химического комплекса в районе Баку. Зрители не знают, что я учился на химфаке. Я знал, что путем соединения красного натрия и сульфата меди можно вызвать самопроизвольный взрыв без помощи взрывателей или капсюлей. Поскольку время поджимало, мы сделали до съемки сорок- пятьдесят дублей, снимая с большого расстояния через плексигласовый экран. Снимали ночью, и зрелище объятого пламенем израильского танка было захватывающим. В Голливуде не могли бы сделать лучше.
Аркадий поднял голову, услышав, как с шумом распахнулась дверь, и увидел Майкла и Федорова. На ослепительно белых ногах Федорова все еще были теннисные шорты, в руках – ракетка. Майкл держал телефон. Рядом с ними охранники из приемной и, словно злобная шавка, Людмила.
– Можно в мой кабинет. Он рядом с вашим, – сказала она. – Тогда ваш секретарь не запишет его в журнале посетителей. Он просто исчезнет.
Майклу понравилось предложение. Они набились в комнате, обставленной темной мебелью и многочисленными пепельницами, словно урнами недавно усопших. Стены были увешаны фотографиями известной поэтессы Марины Цветаевой, самоубийцы, эмигрировавшей с мужем в Париж. Даже по русским представлениям это был неблагополучный брак.
Охранники толкнули Аркадия на диван. Федоров утонул в мягком кресле, а Майкл уселся на письменный стол.
– Где, черт возьми, мой телефон?
– Разве не у вас в руке? – спросил Аркадий.
Майкл бросил аппарат на стол:
– Это не мой. Вы знаете, где мой. Вы, черт вас возьми, поменяли телефоны!
– Как я мог поменять ваш телефон? – спросил Аркадий.
– Так же, как и прошли через проходную.
– Они мне выдали пропуск, – сказал Аркадий.
– Потому что не могли дозвониться до меня, – бросил Майкл. – Потому что это идиоты.
– А как выглядел ваш телефон?
Майкл старался дышать спокойно.
– Ренко, мы с Федоровым встретились сегодня, чтобы поговорить о вас. Сдается, что вы всем создаете проблемы.
– Он отказался выполнить указание консула о возвращении домой, – обрадовался случаю вступить в разговор Федоров. – У него здесь на станции приятель, Станислав Колотов.
– Стас! Я допрошу его позже. Это он направил вас в архив? – спросил Майкл Аркадия.
– Нет, я просто хотел посмотреть, где работал Томми.
– Зачем?
– Он интересно рассказывал о своей работе.
– И о досье на Макса Альбова?
– То, что он рассказал, поразило мое воображение.
– Однако вы сказали старшей сотруднице, что пришли ко мне.
– Я действительно пришел к вам. Вчера, когда вы возили меня к директору Гилмартину, вы обещали мне денег.
– Вы наговорили Гилмартину всякой хреновины, – отпарировал Майкл.
– Ренко действительно нуждается в деньгах, – подтвердил Федоров.
– Разумеется, ему нужны деньги. Всем русским нужны деньги, – съязвила Людмила.
– Вы уверены, что это не ваш телефон? – спросил Аркадий.
– Это украденный телефон, – сказал Майкл.
– Пускай полиция проверит отпечатки, – посоветовал Аркадий.
– Теперь на нем мои отпечатки. Но полиция скоро будет. Дело в том, Ренко, что вам нравится всюду вносить беспорядок. А моя работа состоит в том, чтобы, наоборот, поддерживать порядок. Я пришел к заключению, что будет значительно спокойнее, если вы вернетесь в Москву.
