извиняться и разводить руками, как вдруг вспомнил про тебя. Ну, и…
– Ну, и подставил, – закончил за него Илларион. Повернувшись к Мещерякову, он смерил его каким-то любопытным взглядом, словно перед ним был розовый жираф, а не полковник ГРУ. – Подставил ведь, а, полковник? Даже ружья своего не пожалел.
Растешь, однако. Начал с Корсики, а кончил Выселками, да так ловко… Штирлиц.
– Просто я не хотел, чтобы у тебя сложилось предвзятое мнение… Свежим, так сказать, взглядом… А, черт, ну виноват, прости! Ну, в морду мне дай, что ли!
– За что же – в морду? – прежним упавшим голосом сказал Илларион. – Ты подставил меня, я – эту девочку.., вот только она никого не успела подставить. Можно считать, что ей повезло.
– Послушай, – сказал через некоторое время Мещеряков. – Я понимаю, что тебе сейчас тяжело и муторно, в особенности от меня…
– Да, – сказал Илларион. – В особенности.
– .. Но ты все равно послушай. Эти сволочи тоннами перекачивают за бугор стратегическое сырье.
Тоннами! Распродажа Родины. Эта тема давно у всех на устах. Надоело уже, но ведь это правда! Что же нашим детям останется?
– Хреновый из тебя замполит, – сказал Забродов и, согнувшись, потер растянутую лодыжку. – Эхе-хе… Неубедительно говоришь. Говоришь, а сам стесняешься. Это потому, что друзей подставлять – постыдное занятие!
– Да! – выкрикнул Мещеряков, снова вскакивая и принимаясь бегать из стороны в сторону.
– Да! – повторил полковник, резко останавливаясь напротив Иллариона. – Стыдно! Мне вообще стыдно, что я живу на свете и ношу полковничьи погоны! Если бы ты знал, до чего мне стыдно выслушивать некоторые приказы! А особенно эти приказы выполнять…
– Ты только жалости от меня не жди, – сказал Илларион. – Как-то не приучен я жалеть взрослых, вполне здоровых дяденек в полковничьих погонах. Тоже мне – узник совести.
– Да пошел ты на..! – совсем рассвирепев, заорал Мещеряков.
– Вот это уже разговор, – сказал Илларион. – Ладно, полковник, замнем для ясности. Прощено и забыто. Если бы я не думал так же, как ты, я бы давно уже был в Москве. Просто в следующий раз ты мне прямо говори, в чем дело, а не проявляй заботу о моем здоровье, как председатель месткома, у которого в середине зимы горит путевка на Таймыр.
– Да, – буркнул Мещеряков, – а ты меня пошлешь подальше.
– Ну, и переживешь, – сказал Илларион. – Я ж не твой подчиненный, так что авторитет не пострадает.
– Дело пострадает, – вздохнул полковник.
– Дело… Кстати, о деле, – оживился Илларион, – что вы собираетесь делать дальше?
– Кто это – мы?
– Ты и твой Сорокин.
– Лично я – ничего. А Сорокин, как я понимаю, вцепится в этот заводик мертвой хваткой, да и в ФСБ кой-кому мало не покажется.
– Ага. А что с Ригой?
– А что с Ригой? Где мы, а где та Рига! Руки у нас коротки!
– Но ведь второй конец цепочки там! Если не накрыть всю эту шайку, они найдут другого поставщика, только и всего.
– Это, брат, дело латвийских властей. А уж станут они этим заниматься или нет – вопрос. Вольфрам-то не их.
– Не их, это верно.
Илларион встал и зачем-то полез в кабину. Heкоторое время он копался там, что-то невнятно бормоча и брякая железом. Мещеряков терпеливо ждал, прислонившись спиной к теплой решетке радиатора. Он сидел точно посередине бампера, и фирменный мерседесовский значок обрамлял его голову, как нимб. Наконец, Забродов закончил копошиться в кабине и вернулся. Он сел рядом с полковником, перебирая и разглаживая на коленях какие-то бумаги.
– Руки, говоришь, коротки, – не отрывая взгляда от бумаг, полувопросительно сказал он.
– Коротки, – согласился Мещеряков. – Это что там у тебя?
– Путевой лист, – сказал Илларион, – накладная… Даже паспорт с визой. Сто лет не был на Рижском взморье.
– Ошалел, что ли? Дай-ка посмотреть.
Мещеряков взял у Иллариона бумаги и бегло просмотрел их одну за другой.
– Они же все фальшивые, как трехдолларовая купюра. Ты что, вот с этим собираешься пересечь Латвию?
– Липовые документы – не беда, – легкомысленно сказал Илларион. – Главное, чтобы купюры были подлинные.
И он развернул перед носом у Мещерякова веер стодолларовых бумажек.
– Это еще что? – спросил тот.
– Впервые вижу полковника, который не узнает доллары, – восхитился Илларион. – Надо написать об этом в какой-нибудь научный журнал. Тебя немедленно заберут в исследовательскую лабораторию.
– Понес, понес, – со вздохом сказал Мещеряков.
– Это, друг Андрюша, – пояснил Илларион, – хлеб беззакония и вино хищения. Я тут, знаешь ли, даром времени не терял и сколотил кой-какой капиталец. Рижское взморье всегда было довольно дорогим курортом, а уж теперь-то – и подавно.
– И большой у тебя капиталец? – поинтересовался Мещеряков.
– Честной службой такого не заработаешь, – уверил его Илларион. – Черт возьми, человек с моей подготовкой, оказывается, за год может стать миллионером! Меня просто в дрожь бросает, как подумаю, сколько времени я потерял.
– И от чего же ты дрожишь? – иронически спросил Мещеряков, как всегда не понимая, шутит Илларион или говорит серьезно.
– От жадности, естественно, – ответил Илларион и изобразил, как он дрожит от жадности. Пограничники снова оглянулись, на этот раз привлеченные громким хохотом полковника. – Ну, ладно, – сказал Илларион, поднимаясь. – Делу – время, потехе – час. Пора!
– Ты рехнулся, Забродов. Мне неловко, что я втравил тебя в эту историю, но сейчас ты перегибаешь палку. Что ты сможешь сделать в одиночку?
– То же, что и здесь, – ответил Илларион. – Отдохну, подышу свежим воздухом.., охоты там, конечно, никакой, но хоть порыбачу… Искупаюсь, в конце концов.
– Ты меня теперь до самой смерти будешь шпынять? – спросил Мещеряков.
– Любишь кататься, люби и саночки возить, – ответил Илларион. – И потом, я ведь только начал.
Я еще не звонил тебе на службу и не писал жалоб генералу Федотову. Ты у меня еще поплачешь.., специалист по туризму и отдыху.
– Ладно, ладно… А может, все-таки не стоит?
Задавая вопрос. Мещеряков знал, каким будет ответ: при всей своей общительности и улыбчивости Забродов умел быть твердым, как скала.
– Помнишь, как в «Фаусте»? – сказал Забродов. – Люди гибнут за металл… Очень мне хочется побеседовать с этими доморощенными Мефистофелями. У меня такое ощущение, что я им крупно задолжал.
– Позвонить, что ли, в Ригу? – задумчиво сказал Мещеряков.
– Это еще зачем? – подозрительно спросил Илларион.
– Пока ты доедешь, они, может быть, успеют эвакуировать город.
– Трепаться – моя прерогатива, – назидательно сказал Забродов. – Ты на нее не посягай, полковник. На совещаниях у себя трепись. Ладно, привет Сорокину. Где он, кстати?
– Взял плоскогубцы, килограмм булавок и пошел пытать задержанных. Участковый твой ему помогает – не дает землякам слишком отклоняться.
– От булавок, что ли?
