В самом деле, вопрос непростой.
Работа Майлза состояла не только в том, чтобы знать имена и потребности всех пассажиров, но и общаться с ними. Постоянно. Его отсутствие за чьим-то столом даст пассажирам понять, что не особо их и ценят.
А это было совсем не так.
Но с другой стороны, что делать, если список пассажиров почти три тысячи имен, распределенных по восьми ресторанным залам и трем классам?
Первым делом Майлз определился по поводу ресторана: это будет «Оскар», обеденный зал которого оформили в кинематографическом духе. То было эффектное помещение в стиле ар-деко, одна стена которого представляла собой сплошной экран из венецианского хрусталя с водопадом позади, и вся эта конструкция еще подсвечивалась изнутри. Тут присутствовал искусственно созданный «белый шум» в виде шепота волн, создающий любопытный эффект мнимого понижения уровня прочего шума. Две других стены отделали настоящим листовым золотом, а последняя представляла собой сплошное окно, выходящее в черноту океана. Не самый большой ресторан на судне — таковым являлся «Королевский герб» с его роскошными тремя уровнями, — но самый щегольской по части декора.
Да, пусть это будет «Оскар». И естественно, пассажиры второго класса. Пассажиров первого класса следовало избегать любой ценой; обычно это кретины, которые вне зависимости от размеров своего состояния никогда не умели скрыть варварской привычки обедать раньше семи.
Далее шел вопрос стола. Это должен быть, конечно, так называемый официальный стол — большой, за которым гости могли бы по-прежнему наблюдать старомодную традицию заблаговременного распределения мест, в результате чего за трапезой незнакомцы окажутся перемешаны, как в былые славные дни океанских лайнеров. Конечно же, официальные костюмы. Для большинства это означало просто черный галстук, но Майлз, очень щепетильный насчет подобных вещей, всегда надевал и белый смокинг.
Во-вторых, ему придется самому отобрать гостей за свой столик. Как человек разборчивый он имел много личных — по общему признанию, порочных — предрассудков. Список тех, с кем Майлз не желал иметь дел, был длинным. Возглавляли его во множестве генеральные директора и председатели правлений, а также все, кто так или иначе связан с Фондовой биржей, ну и, конечно, техасцы, толстяки, дантисты и хирурги. Роджер предпочитал иной список, в который входили актрисы, титулованные аристократы, богатые наследницы, гости телевизионных ток-шоу, стюарды авиалиний, гангстеры и те, кого он называл «таинственными личностями», — люди, не поддающиеся точному определению, с интригующей деталью в облике, очень богатые, что называется, экстра-класса.
После многочасового тасования имен пассажиров директор-распорядитель составил список, который счел блистательной компанией для премьерного обеда. Разумеется, он будет комплектовать для себя стол на каждый вечер путешествия, но этот первый вечер был особенным. Этот обед должен запомниться. Образец изысканного времяпрепровождения и развлечения. А Майлз всегда нуждался в развлечениях, когда находился в рейсе, потому что — и это один из величайших его секретов — он так и не научился плавать и смертельно боялся открытого моря.
И потому-то в зале «Оскара», отделанном листовым золотом, Роджер появился с трепетом предвкушения, одетый в тысячедолларовый смокинг от Хики Фримэн, приобретенный специально для этого путешествия. Директор круиза нарочно задержался в дверях, дабы взгляды всех присутствующих упали на его импозантную фигуру, облаченную в безупречно сшитый костюм, милостиво улыбнулся и направился к главному официальному столу.
По мере прибытия гостей он любезно рассаживал их, с непременным рукопожатием, сердечными словами, подчеркнуто обходительно и церемонно. Последними прибыли две те самые «таинственные личности»: джентльмен по имени Алоиз Пендергаст и его «воспитанница»; это определение в сознании Майлза ассоциировалось с подборкой очаровательно-непристойных образов. Досье Пендергаста заинтересовало директора, потому что было начисто лишено информации, но этот парень ухитрился в последнюю минуту купить билет в тюдоровские покои — один из двойных люксов в кормовой части — за пятьдесят тысяч долларов. И это несмотря на то, что рейс был полностью распродан за месяцы вперед. Мало того, этот тип отсрочил отплытие почти на полчаса. Как ему это удалось?
Весьма интригующе.
Когда этот человек появился, Майлз посмотрел на него второй раз, уже более внимательно. То, что он увидел, ему понравилось. Человек отличался благородной изысканностью, аристократизмом и поразительной красотой. Лицо прекрасно очерчено, словно высечено из мрамора Праксителем, и вместе с тем ужасающе бледно, как если бы его обладатель выздоравливал после смертельной болезни. И тем не менее наличествовали и живость, и твердость в гибкой фигуре и серых глазах, которые выражали все, что угодно, кроме физической слабости. Одетый в великолепную визитку[19] с бутоньеркой в виде орхидеи, он двигался сквозь толпу с изяществом кошки, вышагивающей по накрытому столу, между приборами.
Но еще более яркой и удивительной, чем сам Пендергаст, оказалась его так называемая воспитанница. Бесспорно, красавица, но не в расхожем, современном смысле. Нет ее красота была красотой прерафаэлитов[20], она напоминала пронзительный образ Прозерпины на знаменитом полотне Россетти, но только с прямыми, коротко подстриженными волосами в виде девичьего ежика. На ней было вечернее платье от Зака Позена, которым Роджер недавно восхищался в одной из галерей торговой аркады Сент-Джеймс, на шестой палубе, — самое дорогое из всех, что там выставили. Интересно, что девушка решила приобрести платье для первого вечера здесь, на борту, вместо того чтобы выбрать что-то из собственного гардероба.
Майлз быстро сделал в уме перерасчет мест и усадил Пендергаста сбоку от себя, а Констанс напротив. Миссис Дальберг отправилась по другую руку от Пендергаста; директор-распорядитель включил ее в список, потому что она развелась с двумя английскими лордами подряд, выйдя потом замуж за американского мясного магната, который умер через несколько месяцев после бракосочетания, сделав ее на сто миллионов богаче. Лихорадочное воображение Майлза особенно распалилось этим последним обстоятельством. Но когда он пристально рассмотрел миллионершу, то с разочарованием обнаружил, что она не похожа на вульгарную охотницу за состояниями, которую он нарисовал в своем воображении.
Директор определил места вокруг стола и остальным: франтоватому молодому английскому баронету с женой-француженкой; торговцу произведениями импрессионистской живописи; солистке группы «Пригородные газонокосилыцики» и ее бойфренду; писателю Виктору Делакруа, весельчаку и кутиле, и еще нескольким гостям, которые, как рассчитывал хозяин стола, составят за обедом блестящую и занимательную компанию. Он хотел было включить сюда также кинозвезду Брэддока Уайли, прибывшего сюда на премьеру своего нового фильма, но его актерская слава уже шла на убыль, поэтому распорядитель постановил, что может пригласить Уайли за свой стол и во второй вечер.
Рассаживая гостей, Майлз ловко представлял их друг другу, чтобы избежать банальных официальных представлений после, когда все рассядутся. Вскоре приглашенные сидели на местах, и подоспело первое блюдо: блины а-ля Романофф. Некоторое время, пока официанты расставляли тарелки и разливали по бокалам вино, соседи перебрасывались ничего не значащими словами.
Роджер сделал первый шаг, чтобы сломать лед обшей скованности.
— Мне кажется, я распознаю у вас нью-орлеанский акцент, мистер Пендергаст. — Майлз гордился своей способностью разговорить даже самого сдержанного собеседника.
— Как вы прозорливы, — отозвался тот. — А я со своей стороны распознаю за вашим английским произношением выговор округи Фар-Рокауэй, в Куинсе.
Директор-распорядитель почувствовал, как улыбка застыла на его устах. Каким образом, черт возьми, мог этот человек узнать об этом?
— Не удивляйтесь, мистер Майлз: в числе прочего я занимался изучением акцентов. При моей профессии нахожу это полезным.
— Понимаю. — Чтобы скрыть замешательство, Майлз пригубил верначу и постарался сменить тему: — Вы лингвист?
В светло-серых глазах собеседника явно сверкнули веселые искорки.
— Вовсе нет. Я занимаюсь расследованиями.
