Прошел еще час. Я пытался читать, но не смог. Пробовал написать тезисы моего завтрашнего выступления на бюро — ничего не получалось. На бумаге все выглядело неубедительным. Лечь спать? Нет, я и думать не мог о сне.
Одиночество. И так будет сегодня, завтра, послезавтра, до тех пор, пока мне не удастся доказать свою невиновность, пока не начну работать снова. Только тогда я перестану ощущать одиночество. Только тогда…
Настойчивый стук в дверь вывел меяя из оцепенения. «Неужели это все же Григорий?» — мелькнула у меня мысль.
Это была Ирина Волошина.
— Входите же, Ирина, входите! — кинулся я к ней.
Она переступила порог. На ней не было обычного ватника и ушанки. Мне было странно и непривычно видеть ее в хорошо сшитом пальто и маленькой меховой шапочке.
— Я все знаю, Андрей, — сказала Ирина. — Только что была у Агафонова. Ему лучше. Привезла письмо для вас. Вот.
Она вынула из кармана пальто листок и протянула его мне. Я буквально вырвал записку из ее рук.
«Уважаемый Андрей Васильевич, приветствую вас! — писал Агафонов. — Мне лучше. Слышал, вас обвиняют. Только это глупости. Горняцкая работа такая — всякое случается. Мы еще с вами не одну гору прорубим. Агафонов».
Я готов был расцеловать этот клочок бумаги.
— Ирина, — воскликнул я, — прочитайте! Вы знаете, что он пишет?
— Знаю, поскольку это писалось при мне, — ответила Ирина.
Только сейчас я полностью осознал, что она сделала для меня! Я не спрашивал ее ни о чем. Но я уже все знал, все понял.
— Ирина, — сказал я дрожащим голосом, — вы…
— Что я? — переспросила она.
— Да раздевайтесь же наконец! — Я торопливо стал расстегивать пуговицы на ее пальто.
Ирина была в тонком сером свитере с высоким, закрывающим шею воротом, в узкой у талии и бедер, но широкой внизу юбке, и только валенки на ногах напоминали, что мы все-таки в Заполярье.
В комнате не было ни дивана, ни кресел, куда я мог бы ее усадить, ничего, кроме трех стульев возле квадратного стола. Ирина села на один из стульев, я на другой, рядом.
— Ну как, киснете?
— В общем, да, — признался я, — только не надо меня утешать.
— С чего вы вздумали, что я собираюсь вас утешать? — удивленно спросила Ирина.
— Ну… обычно полагается в таких случаях.
— Мне не приходилось наблюдать такие случаи, — сказала Ирина. — Я собираюсь вас ругать. Наверное, вы что-нибудь прохлопали там, в штольне.
— И вы тоже?!
Ирина продолжала, не обращая внимания на мое восклицание:
— Наверное, не позаботились о технике безопасности, обрадовались, что вам разрешили ставить штанга, и вот…
Я сидел насупившись. Странное дело: несколько минут назад мне было неприятно думать о том, что Ирина начнет утешать меня, будет делать вид, что не произошло ничего особенного, что все кончится хорошо. А теперь меня коробило от ее тона, от того, что она так легко и бездумно допускала возможность моей вины.
— Слыхала я про таких хозяйственников, — продолжала между тем Ирина, — им все нипочем. Полагаются только на себя. «Я всех умнее, всех главнее». На людей им наплевать…
— Да вы что, с ума сошли, что ли? — не выдержал я. — Да как вы можете? Вы же ничего не поняли во всей этой истории! Да, я виноват! У меня сердце кровью обливается, как подумаю об Агафонове. Знаете, кто он для меня? Вы его всего-то один раз видели, а я жизнь свою при нем начинал, он первый мне руку протянул, когда я сюда приехал, вот! Да, наверное, я в чем-то ошибся, чего-то не предусмотрел, но в любом новом деле может случиться, что…
— Все-таки оправдываетесь, — сказала Ирина. Я прямо-таки задохнулся от ярости:
— Да вы… Да как вы можете мне… Вся жизнь моя в этом туннеле, в этих людях! Да я руками эту гору разворочу, если мне в нее ход закроют!
Ирина смотрела на меня и улыбалась, как прежде.
— Не верите?
— Теперь верю, — тихо сказала она. — Простите, Андрей, мне хотелось, ну… как бы это сказать, — расшевелить вас, может быть даже разозлить… мне хотелось увидеть, насколько вы убеждены в своей правоте. Мне было очень важно увидеть это. Посмотреть, много ли у вас сил в запасе. Теперь вижу: хватит.
Я пожал плечами: вот странная девушка!
— Когда я сюда шла, — продолжала Ирина, — то думала только об одном: хватит ли у вас сил? Я понимала, дело серьезное: комбинат возражал против штангового крепления, вы настояли, произошел несчастный случай… Я подумала: хватит ли у вас сил-бороться? Я и письмо Агафонова не хотела вам показывать, пока не пойму, что в вас… А потом не вы-, держала. Ну, а теперь вижу, все в порядке.
Ирина замолчала. Я испугался: а вдруг она сейчас встанет и уйдет! Высказала все, что хотела. Замолчала. И сейчас уйдет. Но нет, я не отпущу ее! Я не могу оставаться один. Она ничего не поняла! Ей кажется, что для меня все ясно, нет никаких сомнений, что я готов к бою…
Если бы она знала, что происходит в моей душе!
— Вы ошибаетесь, Ирина, — сказал я, — видимо, я совсем не тот человек, за которого вы меня принимаете. Вам, наверное, кажется, что у меня воля железная и сомнений в душе никаких… Чепуха все это!
Она смотрела на меня и молча выжидала, а меня охватило непреодолимое. желание все объяснить ей, раскрыть перед ней душу.
— Вот сегодня я в первый раз за всю мою сознательную жизнь не пошел на работу. Днем было легче. Пришел Трифонов, я вышел на улицу, увидел людей, понял, что меня не считают преступником… А вот вечером, до тех пор, пока вы не пришли, я был один.
Ирина пристально глядела на меня, и я почему-то подумал, что ей хочется спросить: «А Орлов?»
— Я был один, — повторил я, — даже Орлов не пришел… И. вот я сидел и думал. И тогда я понял, что человеку мало знать, что он не один. Мало знать, что у него есть друзья, товарищи… Ему надо знать — ну, как бы это вам объяснить? — связь вещей.
Я посмотрел на Ирину. Понимает ли она, что я хочу сказать?
Ирина по-прежнему внимательно слушала меня. Казалось, ни один мускул на ее лице не пошевелился под смуглой кожей.
— Я не знаю, как разъяснить вам эти слова — «связь вещей», — продолжал я, — но для меня они имеют очень важное значение. Вот… Ну, как это сказать?.. Астрономы вычисляют местоположение какой- нибудь очень маленькой, очень далекой звездочки. Какое нам дело до нее? Какая есть связь между тем, что происходит на нашей земле, между нашими людскими судьбами, и той, даже в телескопы почти неразличимой звездой? А ведь астрономы обязательно вычислят и расстояние от земли до той звездочки, и ее путь, и место… Зачем все это? К чему?
Я не астроном, но понимаю, что, с точки зрения каких-то очень важных принципов, философии мироздания, даже с точки зрения будущих, через столетия могущих возникнуть практических дел, все и вся в мире связано между собой.
Так вот, — продолжал я, — мне важно определить свое место во всем, что сейчас происходит. Мне надо понять, в каком соотношении находится моя линия жизни с тем, что говорилось на съезде, с тем, что происходит в стране.
Я неотрывно глядел прямо в глаза Ирине. Я почувствовал, что мне очень, очень важно, чтобы она поняла меня.
