находишь себе места. Ты, как зверь, чуешь приближение гибели.
Ждешь, что она вот-вот выставит свою кровожадную морду из-за угла. Наверное, и к Шарлотте ты не подошел сегодня лишь потому, что боишься – вдруг это она, твоя гибель? Ночь всегда навевает дурные мысли, нагоняет страх. А утром страхи развеются. Ты подойдешь к женщине, познакомишься, захочешь забыться в сексе. Ты думаешь, будто играешь в лотерею, где все билеты, кроме одного, выигрышные. Но не обольщайся, я устрою для тебя такую лотерею, что какой билет ты бы ни вытащил, на нем будет написано одно – «Смерть!». А перед смертью ты услышишь: «Вспомни пятнадцатое февраля». Конечно же, в последний момент ты подумаешь: «За что?» И тут же ответишь себе:
«Значит, заслужил». У каждого человека в жизни найдется поступок, за который ему можно без колебаний вынести высшую меру".
Батулин закашлялся, и хоть отель был построен на совесть, в ночной тишине этот звук отчетливо прокатился по всему этажу.
«Смерти никому не избежать, – усмехнулся Мерцалов, – и я лишь облегчаю работу природе. И получаю за это вполне заслуженный гонорар».
Глава 3
После долгого и в общем-то малопонятного для Глеба разговора с доктором Хинкелем, изобиловавшего медицинскими терминами и всевозможными прогнозами, зачастую не очень благоприятными для Ирины Быстрицкой и ее будущего ребенка, Глеб, выйдя во дворик клиники, наконец-то вздохнул с облегчением.
«Хуже нет, как разговаривать с врачами…»
Он, запустив руку в карман своего длинного кашемирового пальто, достал белый носовой платок и вытер сперва вспотевшие ладони, потом лоб.
«Раньше для меня в жизни многое было понятно, если не все, а теперь столько сомнений! Но слава Богу, что я сумел уговорить Ирину сделать операцию не в России, а тут, в Швейцарии. Тут как-то надежнее. Правда, стоило это…» – и Глеб подумал, что теперь ему пора в банк, чтобы решить финансовые вопросы с клиникой доктора Хинкеля.
Операция, не сложная на первый взгляд, оказалась весьма дорогостоящей. Но Глеб не жалел денег ради здоровья жены и будущего ребенка. Да и в средствах он стеснен не был. Здесь, в Женеве, в филиале одного из цюрихских банков у него был абонирован сейф, в котором хранился саквояж с долларами. Глеб вспомнил, каким трудом достались ему эти деньги. Глеб о них не сказал никому в Москве, даже Ирине. Лишь он один знал об их существовании.
Свидетели его последней встречи с полковником Савельевым, да и сам полковник уже никому ничего не расскажут – они все мертвы. Глеб никогда не забудет, как он лез по балкону в гостиничный номер, который занимал полковник, и как хотел тогда взять полковника живым, чтобы доставить в Россию. Но из этого ничего не получилось. Телохранитель Савельева, выскочивший из соседней комнаты, успел нажать на курок «узи» раньше, чем выстрелил Сиверов. И только невероятная реакция и огромный опыт помогли Глебу избежать смерти в тот злополучный вечер. Он закрылся Савельевым, и охранник буквально изрешетил пулями своего хозяина.
«А вот мой выстрел, – Глеб не без злорадства хмыкнул, – был, как всегда, в яблочко».
Пуля вошла точно между глаз дюжего охранника-прибалта. И еще двое охранников нашли смерть в номере швейцарской гостиницы, откуда полковник Савельев собирался бежать в Южную Америку с деньгами, полученными за реализацию наркотика «русский снег»…
Глеб постоял на пустынной улице, поглядел по сторонам, и ему почему-то вдруг захотелось закурить – захотелось нестерпимо, до боли в затылке. Но сигарет у него с собой не было, они остались в автомобиле, взятом напрокат, – автомобиль Глеб припарковал неподалеку от входа в клинику.
Глеб развернулся и решительно направился к машине. Но едва он открыл дверцу автомобиля и уселся за руль, как желание выкурить хорошую сигарету моментально пропало. Так всегда бывает: что недоступное-то желанно, а что под рукой, того не нужно и задаром.
Глеб постучал кончиками пальцев по бело-голубой пачке «Парламента», затем взял ее, подбросил на ладони и спрятал в карман пальто.
"Подальше от глаз, – рассудил он, – меньше соблазнов. – Он взглянул на свои часы и усмехнулся:
– Швейцарские, местные".
Сиверов знал распорядок работы банка. Ему надо было приехать туда не позже семи вечера. А сейчас стрелки показывали три часа пополудни. От банка его отделяло минут пятнадцать-двадцать спокойной езды. Теперь Глебу захотелось кофе. В банке его непременно угостят кофе, но почему-то именно там пить кофе ему не хотелось. Возможно потому, что Сиверов не любил казенного гостеприимства. И он решил заехать после банка в какое-нибудь уличное кафе или бар.
В половине четвертого Глеб, оставив машину на улице, на специально оборудованной площадке, входил в банк.
В операционном зале было многолюдно.
«Надо же, – подумал Глеб, – этот швейцарский банк сегодня напоминает московскую сберкассу в день выдачи пенсий».
Его позабавило это сравнение, но потом он сообразил: приближается Рождество, и люди, скорее всего, хотят получить свои деньги наличными. Ведь многие на праздники разъедутся по провинциям, где неизвестно, сумеешь ли воспользоваться кредиткой. А нал – он и в Африке нал.
Глеб подошел к служащему из отдела депозитария.
Клерк в строгом черном костюме встретил его профессиональной, заученной улыбкой – любезной, но бесстрастной.
– Сейчас, сейчас, господин Каминский, – это была фамилия, под которой Сиверов забронировал себе ячейку.
Подобными банковскими услугами Сиверов пользовался не первый раз – он назвал девиз, расписался на специальном бланке. Подпись была сличена, и только после этого сейф, где хранились ключи от ячеек, открылся, и в руках служащего появился элегантный, загадочно поблескивавший ключик, без которого воспользоваться ячейкой депозитария было невозможно.
– Пройдемте, господин Каминский.
И Глеб Сиверов вместе с вежливым", уже немолодым банковским служащим отправился по коридору к лифту, возле которого дежурили два охранника. Двери лифта тут же открылись, Глеб и его спутник оказались внутри просторной кабины. Глеб втянул носом воздух, пахнущий почему-то хвоей. Лифт без малейшего толчка плавно заскользил вниз. В кабине было много света, двигалась она совершенно беззвучно, и было трудно поверить, что на самом деле опускаешься под землю, а не возносишься вверх, к заоблачным высотам.
Лифт мягко остановился. На площадке тоже оказалось два охранника с пистолетами на поясах. У каждого охранника к нагрудному карману была приколота пластиковая карточка с фотографией, кодовым номером и фамилией владельца. Один из охранников о чем-то спросил у служащего, тот коротко ответил, и перед Глебом Сиверовым бесшумно поднялась массивная стальная решетка с отполированными сверкающими прутьями.
– Пойдемте, – пригласил служащий Глеба, направляясь вперед по длинному, узкому, уходящему вниз коридору.
В коридоре пахло так же, как в лифте, – хвоей и высотой. Сиверов понял, откуда пришло это странное ощущение выси: пахло озоном – так пахнет перед грозой, а еще в горах. Глеб едва поспевал за торопящимся банковским служащим. Следующая металлическая решетка, охраняемая на этот раз одним секьюрити, услужливо отошла в сторону, и они – Сиверов и служащий – очутились в ярко освещенном круглом зале с многочисленными рядами сейфовых ячеек по стенам.
Служащий кивнул вправо. Но Глеб и сам прекрасно помнил место, где находится сейф с его саквояжем.
Ключ банковского служащего вошел в одну замочную скважину, ключ, который сжимал в пальцах правой руки Глеб Сиверов, – в другую. Они повернули ключи синхронно. Внутри дверцы что-то щелкнуло, затем зажужжало. Вышколенный клерк отступил в сторону.
