Баратынские еще долго сидели за кухонным столом, пили чай, стараясь в мельчайших подробностях вспомнить все, что они знали о докторе наук Викторе Павловиче Кленове и о его родителях, которым раньше принадлежала соседняя квартира. Родители Кленова тоже были людьми не простыми. Отец – университетский профессор, мать заведовала библиотекой. Кленов был их единственным сыном.
Павел Павлович серьезно посмотрел в глаза жене и сказал:
– Лучше ни тебе, ни мне в это дело не соваться.
Скорее всего, это какая-нибудь операция спецслужб, – и сказав это, он так выразительно покосился на решетку вентиляции, что жена даже заморгала от страха, – но испугалась она не спецслужб; ей подумалось, что если там уже давно примостился микрофон, то все их скандалы известны посторонним людям. Ей показалось, будто кто-то рылся в ее грязном белье…
Она сглотнула и тяжело вздохнула:
– Господи, как страшно жить на этом свете! Вот так заходишь в подъезд, а в тебя стреляют. Слушай, Павел, это ведь как в кино про бандитов.
– А ты что, не видела, это все взаправду! Кстати, ты ведь была на лестнице… Что ты вообще видела?
– Ничего не видела, слышала только как хлопнула дверь.
– Если кто-то попал в подъезд, значит, он знал код? – резонно заметил муж.
– А кто его не знает! – всплеснула руками Софья Сигизмундовна. – И почтальон знает, и все сантехники, электрики…
– А вот я иногда забываю, – произнес муж.
– Потому что у тебя склероз, – не Очень-то убежденно произнесла Софья Сигизмундовна.
Павел Павлович кивнул:
– Знаешь, Софа, годы берут свое. Но чего-чего, а геморроя у меня нет.
– Я знаю.
– Зачем тогда говоришь?
– Со зла, – виновато понурилась жена.
Итак, убийство в подъезде принесло перемирие в квартиру двух в общем-то интеллигентных, но несдержанных людей. Павел Павлович пошел в коридор и принялся ремонтировать телефонный разъем. Он пыхтел, скручивая без инструментов тонкие проводки.
Наконец, закончив работу, позвал жену:
– Позвони Кате в Питер, поговори с ней, а я потом извинюсь. А то боюсь, если она меня услышит, трубку бросит. Или скажет такое, что потом ей самой передо мной извиняться придется.
Софья кивнула и принялась набирать номер, поглядывая на мужа, который стоял с виноватым видом, прижавшись спиной к стене. Возле его ноги лежала отбитая ручка чашки. Он, стараясь не смотреть супруге в глаза, придвинул ее к плинтусу, затем наклонился и спрятал в кулаке.
Жена, поговорив с подругой и извинившись за мужа, аккуратно, боясь порвать, вытащила из-под телефонного провода сложенный вдвое счет за междугородный разговор и положила его в сумку, с которой обычно выходила в магазин.
– Завтра же зайду в сберкассу, оплачу.
– Я уже оплатил.
– Но как же, счет у меня!
– Нам уже два раза дубликат присылали, а этот я оставил, чтобы тебя пугать. Если бы не оплатил, телефон давно бы отключили.
– Спасибо, родной. Сколько я тебе должна?
– Брось, нисколько.
Когда Светлана вышла к ограде Спасо-Андроникова монастыря, съемки были в полном разгаре. Толпа уже собралась солидная, запрудив собой весь тротуар. Молодая женщина пробиралась к машине, поглядывая на оператора. Тот был занят своим делом, камера скользила по рельсам, проложенным вдоль ограды.
Ехала Жильцова недолго, постепенно перебираясь на глухие улицы. Тянулись заводские заборы, склады. Она остановила машину возле дощатого забора, за которым располагалась стройка. Сидя за рулем, стащила с себя плащ, избавилась от изрядно надоевшего ей надувного живота, переоделась. Резиновая подушка легко свернулась в трубку. Светлана оглядела пистолет, тщательно его протерла и только после этого завернула в плащ. Этот плащ был куплен на тол кучке у вокзала, где, помимо водки и сигарет, торгуют всевозможным барахлом.
Враз постройневшая, в кожаной куртке, в черных джинсах, туго обтягивающих длинные ноги, с пакетом в руке, Жильцова прошлась вдоль забора, отыскала пару оторванных досок и нырнула на территорию стройки. Огромный котлован, в котором виднелись сваи и собранные опалубки, зиял у ее ног. Пакет полетел вниз, в глубокую яму, полную желтоватой глинистой воды. Светлана еще посмотрела, как поднимаются одиночные пузыри, как рябит поверхность, а затем желтоватая пена сомкнулась, надежно скрыв всщдоки.
– Ну, вот и все, – тихо сказала она, – дело сделано, Кленов мертв.
Теперь стоило обо всем как можно скорее забыть. Но пара деталей прочно врезалась в память: дырка, словно прожженная окурком на груди Кленова, из которой не появилось крови, и пистолет, выпавший из кармана плаща. О том, что жертва вооружена, заказчик должен был бы предупредить, ведь это в его интересах, а о том, что грудь мужчины, застреленного ею в подъезде, защищал бронежилет, догадаться теперь было несложно.
Машину Светлана Жильцова поставила на стоянку, оплатила аренду на месяц вперед. Можно было взять такси и поехать домой, но нервы были на пределе. Указательный палец все еще подрагивал, словно нажимал на курок пистолета, который покоился теперь на дне котлована под глинистой водой. Как снять стресс, Светлана знала: нужно было выпить.
Она прибегала к этому средству не часто, но действовало оно безотказно. Светлана прекрасно ориентировалась в Москве – как-никак, родилась здесь. Сейчас ее не интересовало ни качество алкоголя, ни интерьер бара, она бы выпила и из горлышка в какой-нибудь подворотне.
Взгляд ее скользил по вывескам. Даже не прочитав названия, лишь заметив три латинские буквы «BAR», она потянула на себя дверь. Та открылась, звякнул колокольчик. Заведение оказалось совсем маленьким.
Обитые красным плюшем стены, полированная стойка бара, три высоких стула, на которых сидишь, не доставая ногами пола, и три столика рядом. В баре расположилось человек пять, работал телевизор, играла музыка, негромко жужжал вентилятор.
Светлана забралась на высокий стул и забросила ногу за ногу. Чтобы скрыть дрожь в руках, она сцепила тонкие с коротко остриженными ногтями пальцы.
– Кофе? – спросил бармен, в полной уверенности, что эта женщина спиртное не закажет: любителей выпить он определял с первого взгляда.
– Какой у вас самый хороший коньяк? – услышал он в ответ.
– Французский, – вопрос не застал бармена врасплох. В подобных ситуациях он всегда предлагал самый дорогой напиток.
– «Реми Мартен», что ли? – спросила Светлана, безошибочно отыскав взглядом темную бутылку среди десятка других.
– Он самый. Сколько?
– Сто пятьдесят граммов, в бокал. И одну сигарету.
А кофе потом, без сахара, крепкий.
– Такой же крепкий, как коньяк? – усмехнулся бармен.
– Можно и крепче.
Парень взял широкий бокал и не пользуясь мерной посудой, стал наливать дорогой коньяк.
– Не боитесь ошибиться?
– Я никогда не ошибаюсь. Если хотите, перемерим.
– Нет, верю. Вы счастливый человек, если никогда не ошибаетесь.
– Пожаловаться не могу. Сюда заходят красивые женщины, вот, например, как вы. На них приятно
