– Ну, сосед ваш.., или как его, которого грохнули.
Жена или родные-то были?
– А, сосед? Вы знаете, про родных не знаю, врать не стану. А жены у него не было и детей тоже. Тут вчера милиции наехало! Одно хорошо, все лампочки в подъезде поменяли, сейчас светло, как днем. А то выйдешь в подъезд вечером, хоть волком вой, тьма египетская прямо!
– Какая, какая? – улыбнулся Меньшов.
– Египетская. Так говорят.
Софья Сигизмундовна поняла, что у этого связиста пробелы в образовании, да ему, в общем-то, знать библейские тонкости ни к чему. Она открыла свою квартиру, мужа дома не было.
– Вот, смотрите, здесь, – когда вспыхнул свет в коридоре, хозяйка указала на вырванную с мясом колодку и на кое-как скрученные провода, замотанные сверху белым медицинским лейкопластырем.
– Да… Кто же это у вас так?
– Честно сказать, муж. Он у меня со странностями.
– Ну, да Бог с ним, сделаем в лучшем виде.
– Чайку попьете? С печеньем?
– Спасибо, не откажусь.
Николай знал: ни чай, ни печенье, ни конфеты ему не нужны. Опять разболится язва, снова придется сидеть в машине, поджав ноги. Но чтобы поддержать разговор и расспросить эту словоохотливую женщину, стоило согласиться. И он кивнул, раскрывая свой ящик.
– А стульчик у вас найдется?
– Как же, сейчас принесу.
Софья Сигизмундовна вернулась с маленьким складным брезентовым стульчиком, таким, которым пользуются художники или рыболовы, любящие с комфортом устроиться на природе. Николай развернул провода и принялся не спеша зачищать концы.
– Сосед-то хоть хороший был? – промычал он не оборачиваясь.
– Какой сосед? – вдруг спросила Софья Сигизмундовна, как будто не она минуту назад рассказывала об убийстве.
– Тот, которого грохнули…
– Убили, – поправила любящая во всем порядок женщина. – Сосед как сосед был, мы и не дружили, так, здрасьте – до свидания…
Софья Сигизмундовна чувствовала себя неуютно.
Ведь в их квартире уже давно не бывало посторонних людей. Она заспешила на кухню, поставила на плиту чайник, насыпала печенье в белую стеклянную вазочку. И тут ей на глаза попался прямоугольник белоснежного картона, прикрепленный магнитом к дверце холодильника. На карточке было три строчки, три телефонных номера, оставленных высоким мужчиной в штатском. И тут же в памяти Софьи Сигизмундовны вновь всплыли его слова; он просил сообщать о всех, кто интересуется Кленовым.
– Все, готово, хозяйка, принимайте работу, – послышался из коридора голос мастера.
Не успела Баратынская выйти в коридор, как Меньшов сам появился на кухне, отряхивая руки и морщась, словно его резали ножом.
– Помыть можно?
– Конечно, мойте. Вот мыло, вот свежее полотенце.
А вот и чай уже закипает.
– Нет, извините, – Николай даже зажмурился от боли, – у меня еще работы много.
Софья Сигизмундовна открыла сумочку и достала портмоне. Она долго колебалась, какую купюру дать.
Ее сомнения разрешил сам связист:
– Не надо денег, бросьте… Работа плевая и заняла пять минут.
– Как, вы же время потеряли, неудобно…
– Да бросьте, это мне с вас деньги брать неудобно, у меня ведь у самого родители пожилые.
Меньшов сжался от боли и чуть не застонал.
– Вам плохо?
– Да, немного. Воды дайте, если можно.
Софья Сигизмундовна бросилась наливать воду. Николай, с ужасом чувствуя, что перед глазами у него темнеет, нашарил в кармане лекарство, схватил, крепко сжав, бутылочку и забросил в рот три последние таблетки, а затем с отвращением бросил ненужную теперь упаковку в переполненное мусорное ведро. Эффект получился скорее психологический – боль отступила мгновенно.
Николай складывал инструменты, а Софья Сигизмундовна топталась рядом с ним.
– Хоть чайку попейте.
– Нет, спасибо. Так что, ваш сосед так бобылем и жил, родных никого не осталось? – словно бы забыв обо всем услышанном, поинтересовался Николай.
– Да, никого.
– Вот незадача… А как же, если мне придется линию проверить?
Софья Сигизмундовна вздохнула, и Николай понял, что кое о чем она умолчала. Он отряхнул колени, на которые пришлось стать, свинчивая колодку, и поинтересовался:
– Стремяночки у вас не найдется, а то потолки высокие, до коробки достать не очень удобно.
– Могу табуретку предложить, стремянки у нас отродясь не было.
Николай взял табуретку и повозился с разводной коробкой, укрепленной между двумя квартирами на площадке.
– Все в порядке.
– А вы пломбу не поставите? – поинтересовалась хозяйка.
– Какую пломбу? – изумился Николай.
Софья Сигизмундовна принялась ему втолковывать;
– Сейчас, говорят, к линиям подключаются, а потом звонят в Америку, в Израиль и еще черт знает куда. А потом счет приходит, а не оплатишь его, тебе телефон отключат.
– Что, вам уже приходили такие счета?
– Пока нет, но мало ли…
– Не волнуйтесь, я коробку так завинтил, что почище любой пломбы будет. Пломбу и оторвать можно, а вот если винт завернуть хорошо, так его без инструментов не открутишь. Да и коробка у вас так высоко стоит, что до нее еще попробуй, доберись. Это хорошо, что я метр девяносто, а то бы с вашей табуретки не достал. Только не нравится мне аппарат в той квартире, у соседа вашего, вроде бы он у него с определителем номера, а в списке такой у меня не зарегистрирован. Как же туда попасть? А то, знаете ли, такой аппарат может всю линию заблокировать, ему специальное подключение надо.
– А вы знаете, я могу вам помочь, – оживилась Софья Сигизмундовна: уж очень ей хотелось хоть чем- то отблагодарить этого щедрого на услуги монтера.
– В милицию, что ли, обращаться, чтобы дверь открыли?
– Нет, тут не милиция, что вы! Тут солидные люди, спецслужбы работают, мне муж сказал. Они даже телефоны оставили, по которым к ним обращаться, если какие проблемы.
– Да нет, ладно.., если бы милиция, это еще куда ни шло, а с ФСБ свяжешься, так себе дороже станет. Вот когда телефоны в подъезде отключатся, тогда и приду.
Хотя может этого и не случится. Вроде бы у вас тут все в порядке. Берите свой табурет, – и Николай вновь посмотрел на часы, будто куда-то торопился.
Итак, все, что ему было нужно, Меньшов узнал. К другим соседям заходить уже не имело смысла. Когда Николай неторопливо, боясь потревожить язву, спускался вниз, то замер перед дверью. Он услышал на крыльце, за еще закрытой железной дверью, два мальчишеских, уже ломающихся голоса:
– Бля, – говорил паренек лет четырнадцати, – у него, говорят, дырка была в голове с кулак, ему прямо в глаз пулю всадили.
– Да, я видел из окна, как его в мешке на носилках в машину сунули.
– Жалко, меня там не было!
– Это мне мать про глаз рассказала.
