и средневековая итальянская культура Данте, в них можно было уловить один и тот же вопрос и увидеть, хотя и с разных сторон, близкие вещи. Теперь он понял наконец, почему всегда подсознательно ощущал свою неразрывную связь с древним чужеземным поэтом. Разные культуры набрасывали на истину каждая свой покров, но сама истина была едина.
Из двери вышла Танцующая в Облаках, и, едва взглянув на нее. Козодой сразу понял смысл болезненной процедуры. На ее щеках отчетливо выделялись яркие серебристые линии; тонкие, словно проведенные карандашом, они начинались под глазами, расходились в стороны, одновременно утолщаясь, и, поворачивая обратно, разделялись на пучок тоненьких стебельков, напоминающие лепестки. Рисунок, казалось, впитывал свет и наверняка должен был светиться в темноте. Коснувшись ее лица, он ощутил под пальцами лишь гладкую кожу. Линии, очевидно, были вживлены в нее и чем-то напоминали табличку с серийным номером, которыми снабжается любая машина. Рисунок не был уродлив и не обезображивал лица, но Козодою было тошно от одной только мысли, что теперь от него не избавиться до конца жизни. Такие же метки на лице Молчаливой выглядели более естественно, хотя по цвету контрастировали с приглушенными красными, зелеными, синими и оранжевыми тонами ее татуировок.
Козодой сразу же сообразил, для чего это сделано. Можно притвориться кем угодно, можно украсть одежду или униформу; но с таким лицом далеко не уйдешь, а в темноте туннелей метки наверняка должны ярко светиться, представляя собой превосходную мишень. Без сомнения, в них содержалась какая-нибудь синтетическая смесь, легко прослеживаемая сенсорами и, возможно, уникальная для каждого заключенного. Вот так, наверное, они и находят в толпе нужного человека, подумал Козодой. На спине, на уровне лопаток, таким же серебряным светом сияли полоски, протянувшиеся почти от плеча до плеча, шириной сантиметров пять. На них черным была впечатана цепочка знаков на языке, которого даже Козодой не понимал; это явно был номер и идентификатор заключенного. На спине Молчаливой они выглядели чем-то явно излишним.
– Демоны заклеймили нас, – прошептала Танцующая в Облаках. – И даже если мы выберемся отсюда, нам придется носить эти метки, видные всем.
Козодой кивнул.
– Ну вот и все… – Он повернулся и окинул взглядом унылые стены. – Никогда не думал, что преисподняя такая серая.
– Серость хуже всего, – откликнулась Танцующая в Облаках. – Место, откуда изгнана вся красота, вся радость и надежда. Место, где нет цветов.
От входа хорошо просматривалось все полукружие тюрьмы. Скала была серой от природы, а все остальное было выкрашено ей под цвет и сливалось в неразличимое ничто. Ячейки, камеры или как их еще назвать, помещались с трех сторон, поднимаясь ступенями от пола до потолка, самое меньшее на четыре яруса. Они тоже были серыми, хотя из каждого дверного проема падал тусклый лучик света. Вездесущую серость нарушал только ровный и приглушенный красный цвет блока ячеек, расположенных справа, в стороне от прочих. У этих камер не было дверей, только три стены, открытые спереди, а внутри они были ярко освещены. В каждой камере имелась койка, туалет, умывальник – и ничего больше, а их одинокие обитатели сидели неподвижно или расхаживали от стены к стене.
Уступы и ячейки шли по кругу, образуя нечто вроде мрачного амфитеатра, в центре его помещалось несколько кубических зданий того же унылого серого цвета, вокруг которых бесцельно слонялись заключенные. От толпы отделился стройный человек неопределенного возраста и направился к вновь прибывшим. Он был светлокож, и обе женщины, никогда раньше не видавшие уроженцев Северной Европы, сперва подумали, что видят ожившего мертвеца. У него были необычайно густые и очень светлые волосы, ниспадавшие почти до пояса, но никаких признаков бороды или усов, чему Козодой, знавший, как обычно выглядят европейцы, слегка удивился. На теле у него кое-где проступали синяки и кровоподтеки, особенно хорошо заметные на светлой коже, на щеках был такой же рисунок, а полосу на спине скрывали длинные волосы.
– Привет, – сказал незнакомец мягким низким тенором. – Мое имя Хендрик ван Дам, хотя чаще меня зовут Блонди, особенно англикане (должно быть, он хотел сказать 'англичане') и все, кто говорит на этом языке. – У него был мягкий приятный североевропейский акцент. – Меня попросили встретить вас и помочь вам устроиться. – Он немного помолчал. – Английский вам подходит, не так ли? Мне говорили…
– Да-да, вполне подходит, – ответил Козодой. – Это единственный язык, которым владеем все мы. Меня зовут Джокватар, что означает 'Бегущий с Козодоями'. Чаще меня называют просто Козодоем, но в тех кругах, где говорят по-английски, я известен еще как Джон Найтхок или сокращенно – Хокс. Это мои жены Чаудипату, или Танцующая в Облаках, и Маситучи, или Молчаливая, которую мы зовем так, потому что у нее нет языка и она не может сказать, как ее зовут на самом деле.
– Вы, наверное, из Америки, – заметил ван Дам. – Ваших соотечественников здесь немного, хотя кое- кого, конечно, присылают. Я должен был бы сказать вам 'добро пожаловать', но тут это как-то не к месту.
Козодой понимающе кивнул:
– Что верно, то верно.
– Я знаю номер жилища, которое вам назначили, но сперва нам лучше сходить вниз, к раздатчикам. Вам надо немного поесть и отдохнуть, потом получить постели и прочее, а потом уже идти наверх. Те, кто больше отсидел, очень ревностно относятся к своим привилегиям, так что вам придется жить наверху и в стороне. Впрочем, внутри все ячейки одинаковы, так что это не имеет особого значения. Видите ли, когда не дозволено ничего большего, люди начинают придавать излишнее значение таким мелочам.
Они медленно спускались по скальным ступеням;
Танцующая в Облаках бросила взгляд влево и тихонько охнула:
– Эта пара, вон там, они что, всегда занимаются этим у всех на виду?
– О да, – равнодушно ответил ван Дам. – Вы еще и не такое увидите; некоторые занимаются этим с большой страстью, а некоторые – весьма нетрадиционными способами, можно сказать, отклоняющимися от нормы.
– Но.., ведь никто даже не обращает внимания!
– У нас здесь ничего нет. Читать нечего, писать нечем, рисовать нечем, даже спортом заняться не с чем. Можно проводить время в разговорах, но рано или поздно все темы оказываются исчерпанными. Со стороны кажется, что нас здесь много, но на самом деле наше общество очень немногочисленное, хотя иногда и прибывают новички. Здесь есть несколько буянов, но даже они ведут себя относительно смирно, потому что насилие неукоснительно и сурово наказывается. И вот люди делают, что могут. Обычные моральные ограничения быстро теряются, а заниматься состязаниями в беге или борьбе и тому подобном
